Михаил Гольденберг – человек, которого можно слушать часами. Каждый его рассказ наполнен таким количеством исторических "изюминок", что захватывает дух. А то вдруг начнет наизусть читать Генри Лонгфелло в оригинале – как вам? Историк от бога, директор Карельского краеведческого музея поведал "Карельской Губернiи" о военном детстве, своем отношении к мату и собственной религии.
Коктейль "Военный"
– Вы – сын военного и библиотекаря…
– Да, когда я в 1991 году впервые оказался в Америке, местная община пригласила меня на встречу. Стали задавать мне вопросы. Я говорю: "Май фазэ воз а танкист". Тут они удивились: "Как? Человек с такой фамилией не может быть танкистом!" Может. Мой отец окончил Киевское танковое самоходное училище. А с мамой они познакомились задолго до того – в седьмом классе. Отец пришел первый раз в школу, где училась и мама. После первого урока он увидел ее на перемене, спросил, в каком классе она учится. Оказалось, в параллельном. Папа тут же направился к директору школы, просить, чтобы его перевели, и сразу к ней за парту и подсел. Мама часто потом шутливо говорила: "А что мне делать оставалось? Налетел, как коршун!"
– А как же они в Карелию попали?
– Здесь у отца служил родственник, вот он и решил поехать на Север. Мама – за ним. Им обоим было по 20 лет. Мое детство – это такой коктейль военного городка: колючая проволока, КПП, часовые… Очень частая смена друзей, ведь родителей переводили с места на место. Все временное – временные квартиры, если их так можно вообще было назвать. Это два ящика из-под снарядов, куда вещи укладываются, чтобы быстро переезжать. Это стулья, столы с номерками из воинской части. Койки солдатские. Мой отец – фанатик армии. Я никогда не понимал, как можно дома разговаривать по телефону с генералом, стоя по стойке смирно. Но такую любовь, что была у моих родителей, редко увидишь. Настоящий эталон отношений для меня.
– Тяга к знаниям у вас с детства?
– Люблю учиться… Я бы и сейчас сел за парту! Умнеть – это ведь вообще полезно. Я стараюсь не пропускать журналов по истории и литературе! Любовь к чтению – это у меня от мамы. В детстве мы с братом, сидя на печке, любили слушать, как она нам читает "Незнайку на Луне". Я приучен к книгам – это как зарядка, как зубы почистить.
– Но не сидели же вы все детство за книгами?
– Нет, обыкновенный "дворовый мальчик". В школе дети военных были отдельной социальной группой. Отношения с "гражданскими" порой были неоднозначными. Еще я обожал смотреть фильмы с солдатами в клубе: они же дают советы актерам, комментарии отпускают. Можно было взять табуретку и смотреть фильм с любого места. Больше кайфа от просмотра с обратной стороны экрана. На "Ночах Кабирии" Феллини я, можно сказать, стал человеком. Плакал, смотря в огромные глаза Джульетты Мазины, игравшей в фильме. Приезжали к нам и театральные коллективы, я знал всех актеров! Постановки смотрел в оркестровой яме, причем по многу раз. Наизусть знал "Сильву", "Цыганского барона", "Веселую вдову". Телевизора у нас не было.
Футбол как религия
– А если бы машина времени была, куда бы отправились?
– На чемпионат мира по футболу! У меня даже на страничке "ВКонтакте" в графе "религиозные взгляды" стоит: "футбол". Это болезнь, и она у меня с детства. Я болел за "Динамо-Киев". Знал парикмахерскую, где стрижется Олег Блохин, на какой "Волге" ездит Евгений Рудаков. А сейчас я просто за хороший футбол. Я его понимаю, как другие – балет или оперу. Когда мы поехали с женой в свадебное путешествие, в Вильнюсе я повел ее на матч. Она мне потом сказала, что столько мата не слышала в жизни! По-русски, но с литовским акцентом, добавляя "с". Мат ведь это одновременно и язык стресса, и язык дружбы.
Ну а если об эпохах говорить, отправился бы в XIX век, я очень декабристов люблю. Честные и наивные это люди были, и никакие не революционеры. Они на площадь вышли тогда уничтожить свои привилегии – а многие ли способны на такое?
– Часто известных людей цитируете?
– К цитатам у меня сложное отношение, это своеобразные "ходули". Есть много умных фраз. Вот Пушкин написал Чаадаеву: "История России требует иной формулы". Под формулой он имел в виду Европу. Формулы нужны для решения задач. И европейскую формулу к нам не подставить. Так и с нынешними реформами, меняются только названия – модернизации и т.д. Я – здоровый консерватор. Получается как? Люди годами работают, накапливают опыт, а потом все разом в урну! Мы же постоянно живем в реформах. То есть снова становимся в стартовую позицию. И плохо знаем сами себя, потому что плохо знаем историю прежде всего. Она не учит, она наказывает людей за то, что люди ее не знают. Реформы, конечно, нужны, как лекарство заболевшему. Но они у нас больше на революции смахивают.
"Стерплю я все…"
– Вы производите впечатление спокойного и мудрого человека…
– Это вы у моей жены спросите, какой я "спокойный"… Она – преподаватель французского, знает его в совершенстве. Жена моего брата, кстати, – преподаватель немецкого. Это мы с ним не сговариваясь женились. Познакомились мы с Аллой на празднике у друзей, я попросил её сказать, как по-французски будет звучать моя фамилия. У меня, кстати, есть целая коллекция переводов своей фамилии на разные языки. Она поистине мистическая. И в какой-то мере тоже "футбольная" – 11 букв, а первые три буквы "гол"!
– Музеи восковых фигур представляют для вас ценность?
– Для меня – нет. Это интересные места, но не музеи, а ряды манекенов. Музей – это вещь, оригинал. Зачем люди в них ходят? В музей ходят за правдой. Висит, к примеру, полотенце, а на нем вышита надпись. Кто-то просто мимо пройдет, даже внимания не обратит. А ведь девушка рождалась, и ее уже с детства готовили как невесту. До замужества она должна была иногда вышить более 200 полотенец, подарить по одному каждому новому родственнику. В музее должно быть все красиво подано. Это как пища – можно бросить кусок на бумагу, а можно блюдо сервировать. А сейчас есть музеи-китчи, псевдомузеи: водки, шоколада. Это просто выкачивание денег. Меня больше интересует, что такое современный музей.
– Чем сейчас интересуетесь?
– Набор стандартный: живопись, хорошая литература. Собираю географические карты. Мечтаю написать методичку о том, как "читать" фотографии. Голландцы в многолетнем проекте "ЕвроКлио" научили меня "читать" фотографии. Вот у вас есть фотокарточка, где ваши родители на юге на пляже? У всех есть такая. Обратите внимание, как они одеты, как выглядят бутылка с водой, фотоаппараты и т.д. Или, например, фотографии с какого-нибудь застолья есть в каждом альбоме. И везде: винегрет, селедочка, вареная картошка, бутылка с зеленой этикеткой… Фотографии можно бесконечно "распутывать"! Фотография – прекрасный транслятор времени. Вообще, жизнь у меня разная. Я раз в пять лет пишу поэму "Этапы большого пути". Она исполняется в узком кругу, на юбилеях. Там есть такие строки:
А нить судьбы витиевата,
Плетет судьба веретено.
Стерплю я все. Я – сын солдата.
Библиотекаря еще.
