Разбился очередной самолет. На этот раз под Ярославлем с целой хоккейной командой. С хорошей командой. И можно бы было вспомнить, как в 1979-м погиб футбольный «Пахтакор», когда в небе над Днепродзержинском, словно «Запорожцы» на шоссе, столкнулись два самолета. Или можно вспомнить погибших при посадке в Свердловске хоккеистов команды ВВС. Это случилось в 1950-м. Тогда еще легендарный Всеволод Бобров не услышал будильник, проспал вылет и остался жив. А через восемь лет при взлете в Мюнхене разбился английский «Манчеситер Юнайтед», лучшего же их игрока Бобби Чарльтона нашли в 60 метрах от самолета практически невредимым. Можно бы было поговорить о судьбе. Или тихо скорбеть о погибших. И это, наверное, было бы самым правильным. Зачем кого-то обвинять, если произошел несчастный случай? Зачем спекулировать на человеческом горе? Все правильно. Но сколько же можно?
Мы же просто не успеваем прийти в себя. Бесовец, Волга, Ярославль. И это только за лето. Что, в конце концов, происходит? Человеческий фактор? Нелетная погода? Шторм? Засуха? Наводнение? Понос? Золотуха? И ведь никаких терактов не надо! Моджахеды могут спокойно пасти овец, мы сами с собой расправляемся без посторонней помощи. То у нас тонет «Курск», то горит Останкинская башня, то разваливается аквапарк «Трансвааль», а то на голову людям сходит ледник, но никто и не догадывался, что такое возможно. Да, космическая съемка ведется. Да, в Хьюстоне об этом знали заранее. А мы че-то нет. Нам как-то недосуг. У нас на очереди Олимпиада, процесс Ходорковского, чемпионат мира по футболу. Нам нужно вылечить медвежонка, покормить лосика, усыпить льва и кабанчика – в общем, у нас много дел. Президент смешно пляшет под «Американ бой» на встрече с сокурсниками, премьер вылавливает амфоры со дна морского и гоняет на мотике с колоритным байкером Хирургом. Москва задыхается в смоге, сгорают леса, вместе с ними сгорают деревни, гибнут люди. А Путин с телеоператорами красиво пускает струю на лесную полянку. «От такой струи только головешки по лесу разлетаются, расширяя очаг возгорания», – за кадром объясняют пожарные. Но это уже не важно. Главное, что, судя по крепкому торсу премьер-министра, у нас все по-прежнему замечательно.
После падения самолета под Петрозаводском прошло три месяца. А мы до сих пор не знаем, какую видимость показывала метеоустановка аэродрома. До окончания работы Межгосударственной авиационной комиссии всем велено молчать. Так эта комиссия, что ли, все еще трудится? Или, может, все ее участники отравились мышьяком и унесли с собой в могилу результаты скрупулезных исследований? Черт! Слушал у Малахова рассуждения какого-то авиационного деятеля. Он загибал пальцы, перечислял катастрофы и называл их локальными. При этом добавлял, что если снять с производства марки всех разбивающихся у нас самолетов, то катастрофа станет глобальной. И невдомек ему, что несколько локальных аварий подряд – это давно уже глобальная катастрофа. Каждый упавший самолет, сгоревшее село и обвалившийся аквапарк у нас принято рассматривать в отдельности. Как в рассказе Зощенко про падающего мальчика. Можно было каждое его падение рассматривать как набор уникальных, локальных падений, а можно было вызвать доктора и установить, что мальчик просто засунул обе ножки в одну штанину. То есть ошибка крылась где-то в основе. Она не в моторах «Булгарии» и не в посадочной полосе Бесовца. Что-то не в порядке в самом основании, но как туда докопаться – никто не знает. И главное, не желает знать.
Все, как у Райкина: «Кто сшил костюм?». «Мы!». И это правда. Этот «костюм» сшили мы. Все вместе. Сами сшили и сами носим. Себе на зло.
