В Петрозаводске побывал (по приглашению библиотеки Петрозаводского университета) известный московский литературный критик и писатель Павел Басинский. Из-под его пера вышло немало статей и книг, повлиявших на литературную ситуацию в России. Но главная – «Лев Толстой: бегство из рая», получившая в 2010 году 1-ю премию в Национальном конкурсе «Большая книга». Басинского откровенно недолюбливает писатель Пелевин. Видимо потому, что тот сравнил Пелевина с кактусом, выращенным в журнале «Знамя». В отместку Пелевин изобразил его в своем романе «Generation П» – посадил критика Бесинского в деревенский сортир и спустил вниз. Мы не стали говорить с писателем о Льве Толстом, поговорили о книгах, сериалах, жизни и счастье. А еще Павел Басинский уверен: кто не читает книг, у того нет перспектив в будущем.
«Месть» Пелевина
– В тот год, когда вы получили 1-ю премию в конкурсе «Большая книга», одновременно с вами выдвигался известный и очень модный писатель Виктор Пелевин со своим романом «Т», но он удостоился 3-й премии.
– Если бы победил роман Пелевина «Т», это был бы позор для нас. Не потому, что это плохой роман, а потому, что эта дата – все-таки серьезное событие. (Обе книги, Басинского и Пелевина, написаны к 100-летию со дня смерти Толстого.) А книга «Т» – стебная по отношению к Толстому. Толстой у Пелевина абсолютно пародийный, такой спецназовец, который вместе с Достоевским и другими спецназовцами на границе с Европой мочит мертвяков, идущих оттуда на Русь. Это смешно, забавно, и я понимаю эту метафору: Толстой и Достоевский – действительно наш литературный спецназ, писатели специального назначения. Но Пелевин пародирует мифы о Толстом, которые сложились еще при его жизни и получили развитие после смерти, особенно в советское время. Но все эти истории никакого отношения к реальному Толстому не имеют. А «Бегство из рая» – серьезное, основательное исследование и о семье, и об уходе писателя. Сравнивать две книги – мою и его – невозможно. Они абсолютно из разных миров, их объединяет только слово «Толстой».
– Вы с Пелевиным недолюбливаете друг друга?
– С чего вы взяли?
– Ну он вас изобразил в своем культовом романе «Generation П» не в очень выигрышной ситуации – посадил критика Бесинского в деревенский сортир и спустил вниз.
– Я совершенно нормально отношусь к тому, что Пелевин меня вывел в романе и, кстати, не только в романе, но и в рассказе, который был напечатан в «Плейбое», тоже в обидном образе критика Бесинского, которого закатали в бочку с краской, чтобы не писал плохих статей. Может быть, конечно, он грубовато это сделал, но на самом деле это вполне пелевинская шутка. Сорокин, кстати, меня тоже выводил в «Дне опричника» в образе средневекового критика, просто на это не обратили внимания. Вообще, когда писатель выводит критика или другого писателя в качестве шаржированного персонажа, это нормально.
– Пелевин ни с того ни с сего упомянул вас в двух произведениях или была какая-то подоплека?
– Когда вышел его роман «Чапаев и пустота», я в «Литературной газете» достаточно резко о нем написал. Статья называлась «Из жизни кактусов». Я написал, что Пелевин – это такой кактус, который вырастили на подоконнике журнала «Знамя». Сейчас бы я так не написал, но тогда получилась хлесткая статья. Наверное, Виктора это как-то задело. Мы с ним лично не знакомы, только пересекались по Литинституту, когда он был студентом, а я преподавателем.
– С тех пор вы решили «завязать» с критикой?
– У меня было два ухода из критики. С 1981 года я печатал достаточно резкие рецензии в «Литературной газете». И вдруг понял, что меня натравливают на маленьких писателей. Они действительно плохо писали, но были и очень известные литераторы, которые тоже писали плохо. Трогать их было нельзя, потому что они или являлись секретарями Союза писателей, или проводили партийную линию. С 1986 года я перестал печататься как критик, просто ушел из этой профессии, начав преподавать в Литературном институте. В 1991 году меня вновь зовут в «Литературную газету». Вот тут уж я писал разносные статьи почти в каждый номер, благодаря чему за мной закрепилось амплуа очень жесткого критика. В 90-е годы писатели разбились на два лагеря: либералы и консерваторы. Я и тех, и других щипал: Приставкина и Распутина. Но в определенный момент понял, что критика – дело молодое. Критик должен быть абсолютно свободен и одинок. А с возрастом начинаешь в писателях видеть людей и жалеть их. Думаешь: ну разнесешь ты его. А кому от этого станет легче? Знаю примеры, когда и в 60, и в 70 лет продолжают быть критиками. Но я-то вижу, как такие критики зависимы – не от цензуры, а от личных отношений с писателями.
Создатели сериалов задыхаются
– Насколько вы знакомы с карельской литературой?
– К сожалению, практически она мне неизвестна. Кроме двух имен. Мне нравится очень талантливый, яркий и интересный писатель и человек Дмитрий Новиков. А еще Ирина Мамаева, но в последнее время о ней мало слышно. Жаль.
– Можно ли самореализоваться в родном регионе, или для этого необходимо перебираться в столицу?
– Реализоваться творческому человеку по-настоящему можно только в Москве, увы! Но для этого сегодня не обязательно жить в Москве. Сейчас среди писательских суперзвезд пермяк Алексей Иванов и нижегородец Захар Прилепин. Но печатаются они в Москве. Так в России было всегда. Писатели рождались в провинции, печатались в столице.
– Павел, как становятся писателями?
– Я ходил в очень хорошую волгоградскую школу. Литературу большинство учили как обязательный предмет, а по-настоящему увлекался я один. Вот и стал писателем.
– Человек, не читающий книг, может состояться как личность?
– У молодого человека, который не читает, не будет перспективной жизни. Он будет занимать низкие места на социальной лестнице. Весь мир про это уже знает, Россия пока нет. В Америке говорят: есть две категории людей. Одни делают то, что мы видим в телевизоре, а другие смотрят то, что им показывают. Те, кто делает, читали книги и умеют писать. Для ток-шоу нужно написать сценарий. Политику, чтобы уметь хорошо говорить, нужно обладать литературным талантом. А создатели сериалов уже сегодня задыхаются: нет хороших сценариев. Все рано или поздно замыкается на тексте, он первичен по отношению к любым формам творчества.
В России не могут договориться
– Вы ностальгируете по прежним, советским временам?
– Не очень. Думаю, ностальгирует поколение постарше. У меня в советское время только юность прошла. Я был октябренком, пионером, комсомольцем — только в партию не вступал.
– А что вас волнует?
– Много чего. Например, то, что мы нация, которая не может внутри себя договориться. И это, как мне кажется, самая главная проблема. В России, к сожалению, отсутствует культура компромисса. Недавно вышла книга Александра Долгина – не помню названия – о том, что мы недоговоропригодны и не умеем договариваться. При том везде – на лестничной площадке, во дворе, дальше – в Москве, дальше – в стране…
Нас к этому не приучали. Мы долго жили советским народом с единой идеологией, которая нравилась – не нравилась (большинству не нравилась, хотя все молчали), но зато всех нивелировала. Было общество, действительно было. Потом оно рухнуло, а новое стало возникать в условиях свободы, что, конечно, очень медленный процесс. Происходит сильное социальное расслоение: одни яхты покупают, другие милостыню просят. Но любому обществу свойственно договариваться. Во Франции тоже, например, одна часть людей намного богаче другой, но первые не испытывают ненависти, а понимают: эти богатые платят налоги и двигают экономику. Это нормально, люди мирятся с этим. А у нас ко всяким Абрамовичам страшная злость. И это справедливо, потому что они тоже ведут себя неправильно.
Все люди одинаковые
– Вы – оппозиционер?
– Я просто аполитичный. Я за стабильность и считаю, надо меньше раскачивать лодку. Больше заниматься своими прямыми делами, а не митинговать. Я уже старым начинаю себя чувствовать. Пришло непуганое поколение людей, которые не знают 1991-1993 годов. Они не понимают, каково, выходя на улицу, реально слышать свист пуль. Вот услышат – и поймут: в эти игры надо играть осторожно.
– От какой иллюзии вы с годами избавились?
– Сейчас я понимаю, что люди все одинаковые. Неважно, кто ты, богатый или бедный, у всех примерно одни проблемы. Это, как ни странно, примиряет с людьми. Ты понимаешь, что сам такой же, как все.
– Считаете себя счастливым человеком?
– Не думаю так. Но меня устраивает все касательно литературных занятий. Да и что значит – счастливый? Все хотят, чтобы им жилось хорошо. Разумеется, мало у кого получается. Но стремиться к этому – совершенно естественно.
