Помню, как папа на протяжении нескольких лет регулярно вставлял лампочку в подъезде. Старая не проживала и пары дней: тьма, чернее чернейшей черноты бесконечности, каждое утро ждала его за дверью нашей квартиры. Надо обязательно спросить, когда это всё его заколебало. И заколебало ли – ведь я не помню даже, чтобы он ругался, он просто брал новую лампочку с полки и шёл вкручивать. Согласно логике героев фильма «Дурак», который я на днях посмотрела, мой папа – юродивый идиот. Согласно логике цивилизованного, но нероссийского общества – нормальный человек.
«Дурак» – это фильм прямолинейного режиссера Юрия Быкова. История про студента Диму Никитина, который ютится в квартирке вместе с тихим, порядочным отцом, уставшей от тяжелой жизни матерью, женой и маленьким ребёнком. С отцом они часто ремонтируют скамейку у подъезда, которую почти ежедневно ломает пьяная молодежь. На работе отца высмеивают за то, что он отказывается воровать – единственный в коллективе. Их обоих не любят, считают странными. Дима получает высшее, параллельно работает сантехником и во время одного из вызовов замечает сквозную трещину, поразившую здание городского общежития, где живут 800 человек. По расчетам, дом не простоит и сутки. Надо что-то срочно делать. И Дима пытается. Несмотря на равнодушную стену из людей-приспособленцев, которым на*рать на всё, что не касается их лично.
Почти все люди, посмотревшие этот фильм, начинают рассуждать на тему: «Как я повел бы себя на месте Никитина». И каждый – масса рецензий в Интернете, погуглите – не находит точного ответа. Стать жертвой или палачом? Я почти уверена, что большинство из нас выбрало бы второй вариант. Только неприятное «палач» мы для самоуспокоения изменили бы на нечто более оправдательное: «вынужденная необходимость», «где они и где я», «лучше не соваться», «войдите в моё положение», «что я один могу сделать?» и т.д.
Я лично слышу эти отговорки всю свою жизнь. Большая часть из моего окружения не готова даже чужую пустую тележку в супермаркете из прохода выкатить – будут обходить ее, но на место не поставят. Или никогда не соберут мусор во дворе дома – попричитают, что грязно, а на субботник не придут. Наши люди не замечают, когда нас избивают соседи. Идут мимо лежащих на земле людей. Не выходят в подъезд на крик «Помогите!». Пугаются просьб от незнакомцев и с квадратными лицами отвечают на вопрос, который ты, не дай бог, задашь им на улице.
Но страшнее всего – когда мы объединяемся в своем равнодушии. Оно стало национальной чертой. Ничто – ни история, ни спортивные достижения сборных, ни даже Путин не способны объединить нас так, как коллективный «пофигизм». Этот вирус передается нам вместе с кровью предков и вживляется в мозг уже в детстве: «Инициатива наказуема», «Тебе что, больше всех надо?», «Не делай добра – не получишь зла» и т.д.
Я как-то писала о случае в маршрутке, когда тучный мужчина на заднем сиденье вдруг захрипел и, роняя портфель, начал медленно сползать с сиденья. Пассажиры – среди которых находилась и я – сначала долго показательно не обращали внимания на мужичка совсем. Ну то есть хрипит там что-то сзади и хрипит. Нам же на рынок за рыбой надо. Или в парикмахерскую – ногти делать. Только когда я схватила водителя за плечо, он соизволил остановиться и принес в салон аптечку. Кто-то вызывал «скорую», я тем временем искала нитроглицерин. Который, впрочем, мне так и не дали положить мужчине под язык. Тётки, сидящие напротив, стали наперебой кудахтать, что «нужно дождаться «скорую», «кто потом за это будет отвечать?» и «девушка, вы разве по образованию медик?» Когда я ответила, что не медик, но знаю, что делать, таблетки из моих рук просто вырвали. Мужчина тем временем очнулся, смутившись и подобрав свой портфель, стал пробираться к выходу. «Ну в-о-о-от, теперь «скорую» придется отменять», – помню, как проворчала ему вслед крашенная в рыжий женщина. Я тогда настолько опешила, что даже не вышла вслед за дядечкой – а надо было, понимаю – доехала в оцепенении до назначенного подругой места встречи, вышла из маршрутки и заревела.
Мой друг так иммигрировал, напоследок сказав мне: «Тут уже ничего не изменится. Ты потратишь на борьбу с этим всю жизнь, но так ничего и не добьешься». Тогда мне не хотелось в это верить. И сейчас не хочется. Хотя всё меньше получается. Потому что кажется – если поверю, нет гарантии того, что не стану такой же.
