Ираида Николаевна Акимова (Борисова, 1923 – 2012) родилась и выросла в Гатчине. Там же закончила среднюю школу. Это её одноклассники уходили с выпускного на фронт. Отец Ираиды Николаевны был сотрудником Гатчинского дворца-музея, и когда было принято решение эвакуировать музейные ценности, семья отправилась вместе с ним и экспонатами. После войны сестры Ираида и Тамара оказались в Карелии. Здесь Ираида Акимова и прожила всю жизнь: работала в детской комнате милиции и вырастила двоих детей. Воспоминания о жизни в эвакуации сохранили внуки Ираиды Николаевны Акимовой.
Эвакуация. Гатчина
– Школу я окончила в 1941 году. В июне, после выпускного вечера в воскресенье, мы – десятиклассники и учителя поехали на экскурсию в бывшую Финляндию – город Териоки, теперь Приозерск. Красивейшее место на Финском заливе, но со следами финской кампании. А через неделю – война.
Мы, пятеро комсомолок, конечно, пошли в райком комсомола, и нас направили в закрытую зону парка, дав в руки по мелкокалиберной винтовке. Питьевая вода подавалась из Серебряного озера, и мы охраняли зону водозабора от возможных диверсий.
Папа продолжал работать в Гатчинском дворце-музее. Мама умерла раньше. К 17 августа 1941 года во дворце была закончена подготовка к отъезду. Нашему папе было поручено руководить эвакуацией. Товарные вагоны загружены упакованными ценностями Гатчинского дворца-музея. Для нас, семей дворцовых служащих, выделили один товарный вагон. В этот день начался артиллерийский обстрел города. Бомбежка была уже привычна. Мы с сестрой решили не идти ночевать во дворец, а когда утром пришли, у нашего крыльца была огромная воронка от бомбы, вплотную к лестнице.
Вокзал находился совсем рядом с дворцом. Паровоз все-таки дали, и мы – огромный эшелон с 4 дворцовыми и товарными вагонами – поехали. В первую же ночь перед поездом бомбой было разрушено железнодорожное полотно. Стояли сутки в ожидании, когда починят. Так и ехали целый месяц. Погода была теплая, солнечная. Множество эшелонов ехали или стояли на разных путях. На одной из станций, уже недалеко от Урала, встретили нашего земляка, Петра Юшкевича, который после расстрела в 1937 году отца как «врага народа», был сослан сюда с семьей. Петр сказал, что в городе Сарапул, куда мы ехали, живет его мать с его братом. Они были тоже в 1937 году сосланы туда. Он дал папе ее адрес, так как наши родители дружили.
Сарапул. посылка с сухарями
В город Сарапул (Удмуртия) мы приехали в середине сентября. Сдали огромный груз в краеведческий музей, где и прожили несколько дней. Туда же были завезены фонды Русского музея.
Сарапул – большой купеческий город на реке Кама. Мы потом жили с сестрой Тамарой и папой в малюсенькой комнате у Юшкевичей, которые нас приютили. Папа стал работать на хлебокомбинате возчиком на лошади, Тамара там же была экспедитором, а я – аппаратчицей в сухарном цехе, закладывала грохотки, огромные противни из металлических сеток. Там работали местные женщины – простые, грубоватые. Тогда я впервые услышала мат и грубые шутки. Я там выпускала стенгазету.
Нам разрешали отправлять посылки с сухарями. Я отправила одну посылку в Ленинград своей бывшей однокласснице Ире Троицкой, вторую – младшему сыну нашей хозяйки. После войны навестила Иринку в Ленинграде, у нее тот мой ящик стоял на полке на самом видном месте. В блокаду такая посылка имела особую ценность.
Казахстан. «Погодинский колхоз»
8 мая 1942 года умер папа. Мамин брат, мой крестный, с семьей, двумя невестками и их сыновьями был эвакуирован в Северный Казахстан, в поселок Чалдай Павлодарской области. Он там работал директором школы. Получив от него вызов, мы с Тамарой поехали туда. Нас хорошо встретили. Жили мы в большом бараке все вместе. Крестный, старшая дочь Сима с дочерью Лялькой, младшая дочь Светлана и мы с Тамарой – всего 7 человек. Моя сестра Тамара еще до войны работала в младших классах. Поэтому в Чалдае она стала учительницей в начальной школе.
Мы со Светланой начали работать в цехе железнодорожного строительного участка. Всего 5 человек – 4 женщины и один парень нашего возраста, ссыльный поляк. Мы пилили бревна, очень толстые сутунки. Полсмены пилили их на диски, вторую половину дня кололи их на мелкие части, которые были предназначены для колонок грузовых газогенераторных машин.
Потом это предприятие закрылось, и мне пришлось работать на лесопильном заводе. Это были стены, деревянная крыша, открытые двери, большое отверстие – окно, куда выбрасывался горбыль. С одной стороны – ворота, куда ввозились сутунки, с другой – ворота, куда вывозились доски. В центре стояла пилорама. Я была винтовщиком, то есть принимала с пилы бревна, закрепляла их винтом на тележку. Давала знаки закомельщику, как ему рычагом подправить сутунок, чтобы он правильно шел в пилу. Работали без выходных по 10 часов. А один день – 15 часов, чтобы перейти из смены в другую смену. Очень мерзли – сибирские морозы, а одежды, ботинок не было. На чуни, сшитые из старых чулок, надевали калоши. Крестный как-то пришел на завод, молча посмотрел, как я работаю. Потом пошел в отдел кадров и сказал, чтобы меня уволили. Пришлось самой идти туда же и настаивать, чтобы не увольняли.
Кормили нас один раз в сутки, это была кипяченая вода с солеными вареными помидорами. Хлеба не было, в паек давали только немного проса. Мы его толкли на муку в ступе. Правда, в этой массе было больше шелухи, чем муки. Лепешек хватало ненадолго, и от них очень болели животы. Не помогали прокормиться и огороды – морковь и помидоры тоже очень быстро кончались.
Вначале мы с Тамарой жили у Погодиных, а потом в цехе выделили рабочих и они построили две комнаты с русскими печами. Одну дали нам, а во второй комнате жили ещё две девушки. Помню, как мы с Тамарой складывали из кирпича печь, как штукатурили стены с дранкой.
Это была одна сторона жизни. Но мы были молоды, хотелось радости. В поселке был клуб. Там постоянно на баяне играл один ссыльный. Мы ходили на танцы. Кавалеров-партнеров было много. Это были ссыльные поляки, может быть, чуть старше нас, интеллигентные, воспитанные люди. Среди родственников все, кроме нас с Тамарой, носили фамилию Погодины. Нас так и называли – Погодинский колхоз, 13 человек. Наташа – жена старшего двоюродного брата – была «мастер на все руки и ноги», играла на пианино, танцевала, да еще славилась художественным свистом. Светлана хорошо пела, Тамара читала стихи, а я танцевала одна или со Светланой и с Наташей втроем эксцентричный фокстрот.
Когда из Ленинграда после прорыва блокады приехала тетя Шура, она начала ставить пьесы – «Женитьбу» Гоголя, «Ревизора» и другие. Еще в нашей команде был замечательный конферансье – пожилой ссыльный грек Шелехес. Очень остроумный, он знал и пел много эстрадных куплетов. Представлялся: «Шелехес» – в переводе на русский «тряпка». Так что в культурной жизни поселка мы были хорошими заводилами.
Карелия.Работа в разрушенном городе
В начале 1944 года всем родственникам-ленинградцам разрешили въезд в Ленинград, а Гатчина оставалась закрытым городом. Мы с Тамарой остались одни. Тетя Дуся, племянница родителей, выслала нам вызов в Беломорск, на работу в НКГБ.
Когда мы приехали 1 августа 1944 года, оказалось, что наркомат переехал в уже освобожденный Петрозаводск. У нас были родительские документы, облигации. Мы в сберкассе выиграли 100 рублей, купили билеты и выехали в Петрозаводск. Город был очень разрушен. Там сразу нас оформили на работу. А тетя Дуся была начальником нашего подразделения.
В самом конце декабря 1944 года нас перевели в Сортавалу. До войны этот очень красивый город принадлежал Финляндии. Там в чудесном Доме офицеров располагался Театр оперетты. Мы постоянно ходили туда смотреть спектакли и на танцы. Жили мы, пять девчонок, на окраине в деревянном доме. Одна комната малюсенькая, помещались только две кровати и стол. Спали по очереди. На столе у нас был настольной книгой Маяковский, его всего читали вслух. По дороге к дому была хорошая библиотека. Жили дружно, весело и без фокусов.
Здесь мы и встретили Победу.
