Я вчера сидел в милом кафе «У Валентина» и ел пироженку с желе. Персик, желе, вкусно, в чашке капучино, напротив распрекрасная собеседница. И вдруг я услышал, как сбоку кто-то очень серьезно произнес: «Не пишите больше плохо о православии».
У стола остановились два парня. Один с животиком и в заправленной в штаны футболке, пузико аккуратно топорщилось над ремешком. Я его явно где-то видел раньше. Но где, вспомнить не мог. Взгляд его был суров и не предвещал мне ничего хорошего. Другой парень был менее мрачен и вполне обаятелен.
– Вы, видимо, верующие? – уточнил я.
– Конечно, – сказал тот, что с пузиком.
– А я вообще казак, – сообщил второй. – И у меня есть сабля. Острая. Из дамасской стали.
– И вы меня хотите ей порубить? – струхнул я.
– Нет. Просто у меня есть сабля, – улыбнулся парень.
Дальше тот, что в заправленной футболке, объяснил, что на земле есть христианские ценности, такие как семья, любовь и верность, и глумиться над ними нельзя, а я в своем тексте про Петра и Февронию над ними поглумился. Я готов понять этих ребят, и я бы с удовольствием с ними поговорил, постарался объяснить, как и когда складывались мои взгляды, рассказал бы о том, чем вызваны мои сомнения и из-за чего я переживаю. Ведь сатира и усмешка чаще всего являются спутниками людей думающих. Сатира не высмеивает святыни, а обращает внимание людей на фальшь, на ошибки, на тех, кто, прикрываясь святынями, творит обман и приносит беду. Я был готов договориться с парнями о встрече, я бы выслушал их, и, может быть, нам бы удалось лучше понять друг друга.
– Я готов поговорить с вами об этом, – начал было я.
– А я нет, – мрачно отрезал пузик и резко отошел.
К чему я веду? Наверное, к тому, что большинство из этих людей не готовы к диалогу. Думаю, это то, что меня более всего смущает в религиозности. Нежелание даже выслушать человека с другой точкой зрения. Вера – это принятие неких истин без доказательств и сомнений. Отсутствие вариативности мышления и, как следствие, непринятие других. То есть на словах – милосердие, прощение, призывы не судить, дабы не быть судимым самому, а на деле – бестактное встревание в чужой разговор, осуждение и угрозы.
Мне говорят, что вера есть добро, а неверие – зло. Может, и так. Но для меня это требует доказательств. Ибо я вижу обратное. Я – неверующий человек – готов слушать, слышать и думать, я сомневаюсь во всем и потому открыт для объяснений. А верующий уже все знает, и для него нет вопросов. Кто не с ним, тот против него. Кто не с его Богом, тот враг. Или вы поверите в его Бога, или у него «есть сабля».
В свое время советская власть преследовала Церковь. Коммунисты убивали священников, рушили колокола и взрывали церкви. Это объясняют тем, что коммунисты были неверующими. Но это не так. Они были очень даже верующие. Просто веру в Христа они вытеснили верой в коммунизм и пророков его Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Икона Ленина – в каждом кабинете, иконостасы членов политбюро – в любом учреждении. Коммунизм был религией, и другая религия должна была быть разрушена. Люди, по-настоящему неверующие, священников не убивали. Уперта, упряма и агрессивна лишь фанатично и без сомнений принятая идея. И даже сейчас, когда я без всякого ерничанья, вдумчиво и по-доброму пытаюсь донести это, я чувствую, что многие верующие даже не стараются задуматься, а лишь наполняются злобой ко мне.
За четверть века работы журналистом я получил два анонимных письма с угрозами. Мне угрожали не бандиты, не чекисты, не представители власти, а верующие, православные люди. Мне напоминали, что в средние века на Руси жидовствующих еретиков сжигали и топили, а еще возили в железной клетке. Ибо не надо путать милосердие и всепрощение. «Всепрощать» автор анонимки меня не собирался.
Я понимаю, что когда очень кого-то любишь, то готов защищать его всеми силами. А искренне верующие люди, видимо, очень любят Бога. Большая же любовь делает человека сверхмнительным и лишает чувства юмора. Влюбленные готовы биться за предмет своей любви, и любой невосхищенный взгляд в его сторону они воспринимают чрезвычайно болезненно. Я понимаю это, а потому совершенно не сержусь на двух ребят, подошедших ко мне в кафе… Тем более, что у одного из них есть сабля.
