23 апреля 1973 года самолет Ту-104Б вылетел из Ленинграда в Москву. На его борту находился 51 человек (50 взрослых и 1 ребенок) и шесть членов экипажа. Спустя несколько минут после взлета один из пассажиров, 47-летний Иван Бидюк, попросил пересадить его ближе к носу самолета. Оказавшись рядом с кабиной, он подозвал стюардессу Лиду Еремину и протянул ей письмо, велев передать его экипажу. Женщина отправилась показать письмо другой стюардессе, Марине Хохревой, и тут же услышала требование пассажира в угрожающей форме: срочно передать письмо!
Самолет поднялся до высоты 7800 метров. Стюардесса Марина Хохрева, не теряя самообладания, продолжила обслуживать пассажиров и нажала кнопку вызова экипажа. Самолетом управлял командир Вячеслав Янченко. Он приказал бортмеханику Викентию Грязнову выйти разобраться, откуда тот вернулся в письмом Бидюка.
Письмо занимало четыре листа.
— Для чтения 5 минут! Командиру и экипажу самолета. Уважаемые летчики! Прошу Вас направить самолет в Швецию, аэродром Стокгольм. Правильное понимание моей просьбы сохранит Вашу жизнь и мою, а за это будут отвечать те, кто своими злодеяниями вынудил меня пойти на этот поступок. После благополучной посадки я, возможно, возвращусь на Родину, но только после личной беседы с представителями высшей власти СССР. В руках у меня вы видите оружие. Этот снаряд содержит в себе 2 кг 100 гр. взрывчатки, применяемой в шахтах, что значит этот заряд в действии, разъяснять вам не надо. Поэтому не обходите мою просьбу провокацией. Помните, что любой риск будет кончаться крушением самолета. В этом твердо убедите себя сами, ибо у меня все изучено, рассчитано и учтено. Снаряд устроен так, что при любом положении и провокации будет взорван без предупреждения… Я много лет испытываю на своей шкуре когти кровожадных сверхзверей и в противном случае смерть для меня не печаль, а убежище от хищных, алчущих моей жизни зверей.
На тот момент никаких инструкций по поводу сложившейся ситуации не было, а в Швецию самолет вылететь не имел права — несанкционированное пересечение границы Советского Союза было невозможным. Истребители, поднятые по тревоге с ближайшего аэродрома, уничтожили бы самолет вместе со всеми пассажирами. Вячеслав Янченко прекрасно знал это. Он вручил Грязнову табельное оружие и велел попытаться обезвредить или хотя бы отвлечь террориста. Тем временем он со вторым пилотом Владимиром Кривулиным собирались посадить самолет в аэропорту Пулково (тогда — Шоссейная).
Штурману Николаю Широкову Янченко приказал присоединиться к Грязнову и попытаться отвлечь Бидюка любым способом — предложить сесть хотя бы в Финляндии, потому что до Швеции они долететь не смогут. Однако Бидюк на посадку в Финляндии не соглашался и настаивал, чтобы его пустили в пилотскую кабину.
— В Хельсинки мне не надо. Если летим в Хельсинки — я взрываю. Нечего тут со мной лясы точить, идите, работайте, летите, куда сказано, — заявил Бидюк.
Самолет тем временем уже подлетал к Пулково. Экипажу важно было не дать Бидюку узнать об этом, иначе произойдет взрыв. Как выяснилось, мужчина был не из Ленинграда — члены экипажа позже рассказали, что он прожил «какую-то странную, уродливую и перевернутую жизнь»:
— За что ни брался, ничего у него не получалось, и ему даже перестали предлагать работу. Потом был осужден: трижды ударил топором по голове свою сожительницу. Освободившись из заключения, опять не нашел для себя места в обществе. Заболел сифилисом, а затем был поставлен на учет в психоневрологический диспансер с редким диагнозом «сифилисофобия».
Он озлоблялся все больше. Начал бомбардировать все органы страны десятками писем. Металлургам давал советы о металле, руководителям сельского хозяйства — о зерне. Даже Брежневу писал, предлагая свои способы решения государственных проблем. Но все это было настолько глупо, что никакой реакции не вызывало. Тогда он смастерил взрывное устройство, приехал в Ленинград и купил билет на московский рейс. Терять ему было нечего…
Дверь в кабине командира самолета была бронированной, и Янченко никогда не держал ее открытой, как будто заранее знал, что произойдет. Бидюк пытался прорваться в кабину, но Грязнов удерживал его и пытался убедить, что они летят в Швецию. Бомбу преступник держал в руках. Она имела механизм обратного действия — Бидюк держал кнопку нажатой и бомба взорвалась бы, если бы он ее отпустил.
Пилоты приняли решение не выпускать шасси до последнего — шум мог привлечь внимание преступника. Тот продолжал ломиться в кабину, а к аэропорту тем временем спешно готовились к посадке — подъезжали пожарные машины, дежурили медики.
До земли уже было рукой подать, и Янченко пришлось выпустить шасси. Этот шум привлек внимание Бидюка, он догадался и стал поворачивать голову, но его за горло схватил Грязнов, чтобы не дать ему посмотреть в иллюминатор, и сломал ему кости. Пошатнувшись, террорист ударился затылком о стену и инстинктивно поднял руки. Произошел взрыв.
Дверь кабины командира выдержала, но на самом борту начался пожар. Из салона запахло дымом и гарью. Входную дверь вырвало взрывом, в фюзеляже зияла дыра. Как оказалось, взрывное устройство было в трубе, поэтому взрыв получился направленный в две стороны. Пассажиров и проводниц не задело, а Викентий Грязнов и Иван Бидюк погибли.
Вячеслав Янченко до последнего пытался выровнять самолет, посадил его на боковую полосу безопасности и остановился. В носовой части началось задымление, поэтому пассажиры в панике побежали к хвостовой двери. Стюардессы отправили их к переднему выходу, где уже потушили пожар: хвостовой выход был в семи метрах над землей, и прыгать оттуда было неразумно.
Пассажиров доставили в Дом культуры авиагородка, чтобы допросить о произошедшем. Рядом с самолетом работали судмедэксперты. По частям были вытащены тела Грязнова и Бидюка, и позже было определено, что Грязнов до последнего пытался помешать террористу взорвать бомбу — у Бидюка были сломаны кости на гортани еще до момента взрыва.
Позже Вячеслав Янченко поделился воспоминаниями о том, что произошло.
— От взрыва мы сознания не теряли. Я пошевелил штурвал, почувствовал, что самолет управляется. И мы продолжали снижение. Меня часто потом спрашивали, было ли мне страшно. Отвечу как на духу: во всей этой истории от начала и до конца страха я не испытывал, бояться было некогда. Было лишь напряжение, поиск наиболее правильного способа действий. И еще одно чувство овладело мной: все мы, экипаж, словно одна рука, каждый делает все, что необходимо и что возможно. Лайнер идет на посадку по наклонной траектории, а затем поднимает носовую часть и мягко садится. Когда подошел нужный момент, я двинул штурвал на себя, но самолет не стал выравниваться, продолжал идти вниз, как шел.
Тут счет времени начался, пожалуй, уже не на секунды, а на их доли. Мы со вторым пилотом Владимиром Михайловичем Кривулиным, два здоровых мужика, тащили на себя штурвалы, как только могли.
Ценой неимоверных, предельных усилий нам со вторым пилотом все-таки удалось поднять нос машины, и посадка оказалась относительно мягкой. Самолет помчался по полосе, штурман Широков выпустил тормозной парашют. Скорость падала, было применено аварийное торможение и задействована система пожаротушения двигателей, которые я выключил. Передняя стойка вышла, но не встала на замок! Носовая часть самолета опускалась все ниже и ниже. У нас, по сути, не было переднего колеса! Мы с Кривулиным успели встретиться взглядами. На борту 10 тонн топлива, да еще пожар…
Если носовая часть с пилотской кабиной начнет скользить по бетону, по самолету ударит дополнительный сноп искр, а затем кабина начнет разрушаться. Поэтому, выждав до последнего момента, педалями я направил машину с бетонки на боковую полосу безопасности. Резкий толчок, и самолет замер, уткнувшись носом в землю. Между взлетом и посадкой прошло всего сорок пять минут…
Оказывается, Янченко хорошо знал Викентия Грязнова — он и несколько членов экипажа дружили семьями, а сам Грязнов был душой компании. Всех членов экипажа представили к наградам, Викентию Грязнову было посмертно присуждено звание Героя Советского Союза.
— Если бы была возможность, я бы отдал все регалии за то, чтобы Викентий Григорьевич был жив… Мы же друзьями были, а не просто коллегами по работе, — вспоминает Вячеслав Янченко.
Среди спасшихся оказался Владимир Арутинов. Ему было 18 лет, когда он сел на рейс «Ленинград — Москва». Он создал собственную страницу в Сети, где рассказал о своих воспоминаниях и о том, как пережил этот полет.
— После взлета и набора высоты я проследовал в кабинку туалета и встретился с капитаном Советской Армии, который был бледен как стена. На мой вопрос: «Не могу ли я ему чем-то помочь?» — он сообщил, что самолет захвачен террористом и мы летим по его требованию в Стокгольм. Предложение вдвоем обезвредить его было отвергнуто, так как, по словам капитана, у того в руках бомба и с ним ведут переговоры члены экипажа. Честно говоря, особого страха я не испытал (молодой был, горячий!). Вернулся на место, сначала злился, что какой-то урод смеет угрожать всем нам, а мы «бессильны», а потом несколько успокоился, если можно так сказать, конечно…
В конце концов, — подумал я, — увижу столицу Швеции… Беглец, отщепенец, мерзавец и предатель Родины не самоубийца, не станет же он взрывать бомбу на десятикилометровой высоте! — сойдет в аэропорту Стокгольма, а мы вернемся.
Но когда, через непродолжительное время полета и на весьма крутом, как мне показалось, вираже я увидел в иллюминаторе очень характерные куполообразные строения обсерватории, понял, что это зона Ленинградского аэропорта «ПУЛКОВО» и мы идем на посадку… Помню, что напряженность возросла и предчувствие чего-то «нехорошего» шевельнулось в душе, когда одна из бортпроводниц прошла по салону и тихим голосом, почти шепотом, попросила пристегнуть ремни. Обычно это делают по «громкой» бортовой связи…
Теперь-то, через годы, я понимаю, что шансов долететь до Стокгольма — не было НИКАКИХ!
Владимир Арутинов припоминает, что, когда раздался взрыв и пассажирам нужно было выйти из самолета, никто не спешил, не торопился — не было никакой паники, никто не шел по головам друг друга.
— В памяти всплывает, как «отрывок из фильма», сюрреалистичная картинка: я стою на краю проема хвостовой двери самолета, а далеко внизу, на летном поле, огромное (как мне тогда показалось) количество людей в форме с автоматами Калашникова, стволы которых направлены на меня… Конечно, возникла некоторая заминка. Проходы между рядами кресел в ТУ-104 достаточно узкие, но никто из пассажиров не позволил себе оттолкнуть другого, никто не шел по головам. Народ у нас потрясающий… Все самые лучшие человеческие качества проявляются в острые минуты смертельной опасности. Советский народ, одним словом. Таково было воспитание того поколения…
Арутинов с остальными пассажирами попал в авиагородок, где их допрашивали следователи КГБ СССР — шла пофамильная сверка пассажиров по корешкам билетов, сохранившихся в «Пулково».
— Несколько утомило правописание. Как минимум, два, а то и три раза давал длинное объяснение: «кто, где, когда, куда и откуда, зачем, почему»… и так далее, начиная выводить буквы на листе формата А4 с заголовка: «В Ленинградское областное Управление КГБ СССР». Не считая «доверительных» бесед с представителем компетентных «органов». Но все понимали — так надо.
Он добавляет, что проблем с питанием не было, а потом кассиры аэропорта выписали новые проездные документы. Арутинов опаздывал в Харьков на предэкзаменационную сессию, и ему дали новые билет. К слову, за билеты никто из выживших пассажиров ничего не доплачивал.
Дело об угоне самолета было закрытым — материалы не предавались огласке 25 лет, да и награждение самого экипажа, спасшего пассажиров, также проходило в закрытом режиме.
В 2013 году Владимир Арутинов встретился со штурманом самолета Николаем Широковым (скончался в 2015 году), затем связался с родственниками погибшего Викентия Грязнова.
В 2014 году один из скверов Санкт-Петербурга был назван его именем, а еще через год на доме, где Грязнов жил с семьей, установили памятную доску.
