6 октября 2017 года состоится премьера фильма Александра Учителя «Матильда», посвященного роману престолонаследника Николая Романова и балерины польского происхождения Матильды Кшесинской. Задолго до своего появления картина вызвала много споров и скандальных заявлений. Депутат Госдумы Наталья Поклонская даже потребовала у Генпрокуратуры проверить фильм на предмет оскорбления чувств верующих.
Судя по трейлеру, «Матильда» выстроена вокруг исторического факта, но это лишь стержень, на который нанизан вымысел. Похоже, фильм по-голливудски масштабен, но в то же время и лубочен. Хорошо это или плохо — решать зрителю, но уж никак не Поклонской или непонятным комиссиям. В конце концов «Легенда № 17» о Валерии Харламове тоже полна упрощений и вымысла, но вряд ли кто скажет, что это плохой, вредный фильм.
Впрочем, эта публикация не о скандалах, а о большой любви Ники и Мали — так называли друг друга Цесаревич и юная балерина. В основе материала — дневники Матильды Кшесинской, которые хранятся в фондах Театрального музея имени Бахрушина и недавно были опубликованы в газете «Московский комсомолец», а также мемуары артистки, написанные ею в 1950-х годах в Париже. Некоторые усомнились в подлинности «интимного дневника» из музея Бахрушина (записи охватывают период с конца 1886 года по начало 1893 года — как раз в это время развивались отношения Мали и Ники), однако сотрудники музея и журналисты настаивают: мы имеем дело с историческим документом.
Начнем? Приготовьтесь, вас ждет удивительная, трогательная история.
Матильда родилась 31 августа 1872 года в Лигове. Ее отец, поляк Феликс Кшесинский, был танцовщиком и известным педагогом, так что балет девушке был написан на роду. В 1890 году 18-летней выпускнице Императорского театрального училища Матильде Кшесинской была оказана высокая честь — на дипломном спектакле присутствовал сам император Александр III с семейством. «Этот экзамен решил мою судьбу», — написала Кшесинская спустя много лет в официальных мемуарах, изданных в 1960 году в Париже на французском языке (не путайте их с дневниковыми записями — прим. ред.).
Пятница, 23 марта 1890 г.
Состоялся наш школьный спектакль. […] После спектакля вся Царская фамилия осталась с нами ужинать. Мы сговорились просить Государя сесть за наш стол. Наследник, что-то сказав, сел возле меня. Мне было очень приятно, что Наследник сел возле меня.
Наследник тотчас обратился ко мне и очень меня хвалил. Он меня спросил, кончаю ли я в этом году училище, и, когда я ему ответила, что кончаю, он добавил: «И с большим успехом кончаете!» Когда Наследник заговорил с Женей, я незаметно могла его разглядывать. Он очень понравился, и затем я уже разговаривала с ним кокетливее и смелее, не как ученица.
Александр III осыпал Матильду комплиментами. Но все ее внимание было приковано к 22-летнему наследнику престола. Вот что она написала в мемуарах: «Я не помню, о чём мы говорили, но я сразу влюбилась в наследника. Как сейчас вижу его голубые глаза с таким добрым выражением. Я перестала смотреть на него только как на наследника, я забывала об этом, всё было как сон. Когда я прощалась с наследником, который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения», — писала о том вечере Кшесинская.
Понедельник, 16 сентября 1891 г.
Разговаривала на репетиции с Таней Н. Она сказала, что Евгений (Волков — один из сослуживцев Цесаревича по гусарскому полку — прим. ред.) ей говорил, что Н. ни с кем еще не жил и страшно рад, что я обратила на него внимание, тем более что я артистка, и притом хорошенькая. Евгений говорит, что я бы с ним (Наследником — прим. ред.) могла повидаться, если бы кто-нибудь нашелся такой, который не побоялся устроить наше свидание.
Суббота, 4 января 1892 г.
Я пошла по коридору 2-го яруса театра. Увидела Наследника и забыла все, что делается вокруг меня. Но как я была безумно счастлива, когда Наследник подошел ко мне и подал мне руку. Я почувствовала его долгое крепкое пожатие руки, ответила тем же и пристально посмотрела ему в глаза, устремленные на меня.
Я не в силах описать, что со мной делалось, когда я приехала домой. Я не могла ужинать и, убежав к себе в комнату, рыдала, и у меня так болело сердце. Первый раз я почувствовала, что это не просто увлечение, как я думала раньше, а что я безумно и глубоко люблю Цесаревича и что никогда не в силах буду его забыть.
Роман Матильды и Николая не был скоротечным. Долгое время они виделись лишь в театре или во время прогулок по центру Петербурга. Но оба чувствовали: что-то происходит. Матильда, даже танцуя сложные партии, успевала заметить, на кого посмотрел в бинокль цесаревич, ревновала и ждала первого шага с его стороны. Помог обычный фурункул на глазу. Николай пришел в дом, где Кшесинская жила с сестрой и родителями, чтобы справиться о ее самочувствии. Представился он… гусаром Волковым!
Среда, 11 марта 1892 г.
Произошло нечто такое, чего я совсем не ожидала. Сегодня днем мне делали маленькую операцию над глазом (обычный фурункул — прим. ред.), и затем я с повязкой поехала кататься. К вечеру я совсем расхворалась, у меня очень болел глаз, нос и голова. Я даже стала плакать, и чтобы немного успокоиться, я легла; но почти сейчас же раздался звонок. Было 11 час.
Горничная доложила, что меня спрашивает Евгений Николаевич (Волков, один из сослуживцев Цесаревича по гусарскому полку — прим. авт.), я велела принять, а пока пошла в спальню одеть на глаз повязку. Но каково же было мое удивление, увидев вместо Евгения пред собой Цесаревича! Впрочем, я не особенно растерялась и, поздоровавшись прежде всего, пошла сказать, чтобы никто не приходил ко мне в комнату.
Цесаревич пил у нас чай, был у нас почти до 1 час. ночи, но эти два часа для меня прошли незаметно. Я все время сидела в углу в тени, мне было неловко: я была не совсем одета, т. е. без корсета, да и потом с подвязанным глазом. Мы без умолку болтали, многое вспоминали, но я от счастья почти все перезабыла.
Цесаревич сказал, чтобы я ему писала письма, он будет писать тоже и обещал написать первый. Я, признаюсь, не знала, что это можно, и была чрезвычайно обрадована.
Он выбрал несколько моих карточек и просил их ему прислать. Я очень была довольна, когда Цесаревич сказал, что будет нас [с сестрой] (Юлией Кшесинской, тоже балериной — прим. авт.) называть Юля и Маля, так гораздо проще. Он непременно хотел пройти в спальню, но я его не пустила. Опять приехать к нам он обещал на Пасху, а если удастся, то и раньше.
Перед уходом он вымазал себе руки сажей, и мы дали ему обмыть руки духами. Воображаю, что подумает его Мама (Императрица Мария Федоровна — прим. авт.), когда он явится к ней надушенный…
Когда Цесаревич уехал, я была как в чаду, я все еще с трудом верила в то, что произошло. Я уже теряла всякую надежду, кажется, приходит конец моему терпению и вдруг. Ах! Как я счастлива! Сегодня ведь первый раз, что я с ним так много говорила, до этого я почти не разговаривала с ним, да и что за разговоры, когда кругом все стоят. И сегодня, когда я его узнала ближе, я очаровалась им еще больше!
«Я не верила своим глазам, вернее, одному своему глазу, так как другой был повязан. Эта нежданная встреча была такая чудесная, такая счастливая. Оставался он в тот первый раз недолго, но мы были одни и могли свободно поговорить. Я так мечтала с ним встретиться, и это случилось так внезапно. Я никогда не забывала этого вечернего часа нашего первого свидания», — писала Матильда Кшесинская в своих мемуарах.
Вскоре она получила от цесаревича первое послание: «Надеюсь, что глазок и ножка поправляются… до сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники».
Суббота, 14 марта
Утром я получила от Наследника письмо, большое! Я перечитывала его в продолжении дня несколько раз и каждый раз с истинным наслаждением. В этом письме Цесаревич предложил мне [перейти] на ты. Боже, как все скоро случилось, точно сон!
Понедельник, 23 марта
С утра у меня было предчувствие, что вечером ко мне приедет Цесаревич, и потому весь день я ожидала с нетерпением письма. Наконец в 8-м час. вечера я получила письмо, в котором Цесаревич действительно сообщил, что приедет ко мне в 11 час. Я так обрадовалась, получив такое известие! Но только приходилось еще ждать почти три часа! Подумаешь, сколько времени ждала, 2 года, а теперь только три часа, и уже кажется много.
Цесаревич приехал в 12-м час., не снимая пальто, вошел ко мне в комнату, где мы поздоровались и… первый раз поцеловались. Цесаревич мне привез свои карточки, из которых одна мне очень понравилась. Он снимался в Японии, в штатском. Я получила от Цесаревича подарок, чудный браслет.
Сегодня 23-е число, ровно два года, как был школьный спектакль, на котором я узнала Цесаревича и так сильно им увлеклась. Первый раз в жизни я провела такой чудный вечер! Вернее, ночь, Цесаревич был с 11 ½ до 4? утра, и так быстро пролетели для меня эти часы.
Мы много говорили. Я и сегодня не пустила Цесаревича в спальню, и он меня ужасно насмешил, когда сказал, что если я боюсь с ним идти туда, то он пойдет один!
Сначала, как он пришел, мне было очень неловко говорить с ним на Ты. Я все путалась: Ты, Вы, Вы, Ты и так все время! У него такие чудные глаза, что я просто с ума схожу! Цесаревич уехал, когда уже стало рассветать. На прощание мы несколько раз поцеловались. Когда он уехал, у меня больно сжалось сердце! Ах, мое счастье так шатко! Я всегда должна думать, что, может, вижу его в последний раз!
20-летняя Матильда относилась к Николаю с огромным уважением, почти благоговением. Во всех личных письмах она обращается к нему с большой буквы: Ты, Тебе, Твоя… Примерно в это время цесаревич велел Матильде называть его Ники — как дома.
Подарки от Цесаревича Матильда принимала не все, стараясь дать ему понять, что встречается не ради них. Однако отказы огорчали Николая, а ей не хотелось его расстраивать. «Первым его подарком был золотой браслет с крупным сапфиром и двумя большими бриллиантами. Я выгравировала на нем две мне особенно дорогие и памятные даты — нашей первой встречи в училище и его первого приезда ко мне: 1890−1892», — сказано в мемуарах балерины.
Письмо (дата не указана)
С каждым днем, дорогой Ники, моя любовь к тебе становится сильнее! Как бы я хотела, чтобы Ты так меня полюбил, как люблю я Тебя. Прости, Ники, но я не верю, что Ты меня любишь. Может быть, я ошибаюсь, но вернее нет. Ведь всегда так бывает: то, чего добиваешься, кажется несбыточным и если начинает сбываться, то все кажется, что это лишь обман.
Мне ужасно нравятся Твои карточки в костюме Онегина. Так и хочется Тебя поцеловать. Мне очень много нужно Тебя спросить и Тебе рассказать. Целую Тебя крепко и, как Ты любишь, троекратно. Как долго ждать, чтобы исполнить это на деле! Жду письма. Твоя.
Вторник, 14 апреля
Вечер я провела с Ники вдвоем. Ники опять понравилось мое платье! Мне ужасно нравится, что он обращает внимание на туалет, это так хорошо, когда мужчины понимают в этом толк. Ники был у меня до 5-го час.
На полях дневника: «Хотела бы ты выйти за меня замуж?» И когда ответила, что невозможно и я никогда не хочу, Ники спросил: «Так лучше?» На некоторые фразы он делал ударения. Так, например: «Только то и дорого и хорошо, что почти невозможно».
Понедельник, 20 апреля
Ники приехал ко мне в 12 час. ночи, после какого-то спектакля. З. (барон Александр Зедделер, в будущем муж старшей из сестер Юлии Кшесинской — прим. авт.) был у нас, и мы дули шампузен. Когда Ники уезжал от меня, было 6 час., и уже светило солнышко. Завтра он приедет ко мне опять.
Вторник, 28 апреля
Ники мне привез брошку, но я не взяла. Я от него ничего не хочу, только бы он меня любил. Я хочу сохранить чистое, святое к нему чувство, не оскверняя его никакими материальными выгодами.
Ники уехал от меня не поздно, до угла дошел пешком. Ники всегда оставляет лошадь где-нибудь подальше, так безопаснее.
Письмо 2 мая
Милый, дорогой Ники! Я никак не могу примириться с мыслью, что я Тебя не увижу два месяца.
Я все время вспоминаю последний вечер, проведенный с тобой, когда Ты, милый Ники, лежал у меня на диване. Я Тобою все время любовалась, Ты так мне был в ту минуту дорог, и так страшно я Тебя ревновала к той, которая скоро будет иметь право Тебя осыпать своими ласками (имеется в виду Алиса Гессенская, будущая императрица Александра Федоровна — прим. авт.). Но помни, Ники, что никто Тебя не полюбит так, как я.
Скажи мне, Ники, когда Ты женишься, Ты совсем забудешь Твою Панни? [зачеркнуто: или хотя изредка вспоминать о моем существовании? Невозможного я никогда не буду требовать!] Если да, то надо теперь же все кончить.
Я много, много передумала в эти три дня и чувствую, что могу принадлежать только Тебе. Теперь прощай, мой дорогой, милый Ники. Не забывай горячо любящую Тебя Твою Панни.
Псевдонимом Панни были подписаны многие письма Матильды наследнику. Происходит от слова «пани». В одной из первых своих записок к Матильде Николай вспоминал героев гоголевского «Тараса Бульбы»: любовь Андрия к польской панночке, ради которой он забыл и отца, и даже родину. Так же подписана была и фотография, подаренная Цесаревичем Кшесинской на новоселье: «Моей дорогой пани».
Кстати, по поводу новоселья. Когда завязались отношения с цесаревичем, Матильда жила с сестрой и родителями. У девушек была общая спальня и небольшая уютная гостиная. Принимать часто Романова она не могла. Девушке пришлось рассказать родителям о романе и настоять на переезде в отдельный дом. «Мать, говорила я себе, еще поймет меня как женщина, я даже была в этом уверена, и не ошиблась, но как сказать отцу? Он был воспитан в строгих принципах, и я знала, что наношу ему страшнейший удар, принимая во внимание те обстоятельства, при которых я покидала семью. Я сознавала, что совершаю что-то, чего я не имею права делать из-за родителей. Но… я обожала Ники, я думала лишь о нем, о моем счастье, хотя бы кратком…», — признавалась Кшесинская в мемуарах.
Родители дали согласие при одном условии — с Матильдой должна была поселиться сестра Юлия. Вскоре девушки переехали в небольшой особняк на Английском проспекте в Петербурге.
Письмо 16 июля
Дорогой, милый Ники! Как тяжело, как ужасно так жить. Мне этого не перенести, это невозможно, это сверх моих сил.
Два месяца разлуки с Тобой, которые мне предстоят, меня пугают и в то же время радуют: будет хоть конец плохой, но все же какой-нибудь. Тогда прощай, Ники, лучше умереть. Прости, Ники, но мне не верится, что Твое чувство ко мне столь же серьезно, как и мое к Тебе. Я все принимаю Твою страсть за простое увлечение, и это так больно.
Вторник, 21 апреля 1893 г.
Кроме Ники и З. (барона Александра Зедделера, будущего мужа старшей из сестер Юлии Кшесинской — прим. авт.) был у нас также А. М. (великий князь Александр Михайлович — прим. авт.). Он смотрел портрет Ники, который я рисовала, и не хотел верить, что это моя работа.
Ники оставался еще долго после его ухода. Я читала его дневник, [который] он привез с собой. В дневнике меня очень заинтересовал один день, это 1 апреля, где он пишет про Алису Г. (Алису Гессенскую, будущую супругу Николая II императрицу Александру Федоровну — прим. авт.) и про меня. Алиса ему очень нравится, он говорил мне уже об этом раньше, и я серьезно начинаю его к ней ревновать.
К будущей царице Александре Федоровне Матильда ревновала и очень сильно. Она знала об всем от самого Николая. «Наследник привозил с собой свои дневники, которые он вел изо дня в день, и читал мне те места, где он писал о своих переживаниях, о своих чувствах ко мне, о тех, которые он питает к принцессе Алисе. Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он безусловно горячо любил», — написано в дневниках Матильды.
По ее словам, если вначале общение с принцессой Николай воспринимал как неизбежность, то потом между ним и Алисой возникла взаимная симпатия: «Он от меня не скрыл, что из всех тех, кого ему прочили в невесты, он ее считал наиболее подходящей и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение».
Письмо 3 августа
Твое последнее письмо произвело на меня сильное впечатление. Я теперь начинаю верить, Ники, что Ты меня любишь. Но я все думаю о Твоей свадьбе. Ты сам сказал, что до свадьбы Ты мой, а потом… Ники, Ты думаешь мне легко это было услышать? Если бы Ты знал, Ники, как я Тебя ревную к А. (Алисе Гессенской — прим. авт.), ведь Ты ее любишь? Но она Тебя, Ники, никогда не будет любить, как любит Тебя Твоя маленькая Панни! Целую Тебя горячо и страстно. Вся Твоя.
Историки до сих пор спорят, имел ли роман Матильды и Николая плотскую кульминацию. Проще говоря, переспали ли они. С одной стороны, оба молоды и воздерживаться им было нелегко. Тем более что Матильда всячески демонстрировала свою готовность. С другой стороны, они понимали, что у отношений будущего нет, за Николаем постоянно следили и родственники всячески отговаривали молодого человека от «глупостей».
В своих официальных мемуарах Кшесинская ничего не пишет о каких-либо плотских отношениях с Николаем. Про начало 1893 года она сообщает крайне лаконично, затем упоминает, что летом того года «начала замечать, что Наследник все менее и менее свободен в своих поступках».
Письмо 10 августа
Ники, зачем ты говоришь, что будешь с отчаяния пить? В этом плохое утешение, после всегда бывает тяжелее. Не делай, Ники, этого, я прошу. О, Ники, дорогой, как я желаю скорее быть Твоею, только тогда я буду совершенно спокойна. Я страшно томлюсь, мой дорогой. И Тебе, и мне давно пора… Я Тебя не понимаю, Ты… с… мною одною (в дневнике именно многоточия — прим. ред.), а когда женишься, может быть, не скоро, но все же тогда будет другая, или Ты это не считаешь?
Только бы ты женился не на А. Ей я ни за что Тебя не отдам, а то или она, или я. Ты, верно, изводишься, что я постоянно пишу и говорю о Твоем браке, но представь себя на моем месте, и Ты поймешь, как он должен меня тревожить.
Пятница, 8 января
Ники приехал ко мне в 1-м час. ночи из Преображенского полка, где он обедал. Аля З. (барон Александр Зедделер, будущий муж старшей из сестер, Юлии Кшесинской. — прим. авт.) приехал к нам оттуда же, но немного раньше Ники. Я немного рассердилась на Ники, что он так долго сидел в полку, и вообще не совсем была в духе, так как у меня страшно болела голова.
Мы вчетвером — четвертая Юля — дули шампузен, который привез с собой Аля, и Ники сильно опьянел, Аля тоже. Я же, хотя и выпила довольно, была совершенно трезвая и твердо решила сегодня же поговорить с Ники о будущем.
Первый раз, когда мы остались вдвоем в комнате, Ники я не узнала — так он был ласков. Но когда нам пришлось остаться наедине вторично, между нами произошел крайне тяжелый разговор. Этот разговор продолжался более часа. Я готова была разрыдаться, Ники меня поразил. Передо мною сидел не влюбленный в меня, а какой-то нерешительный, не понимающий блаженства любви.
Летом он сам неоднократно в письмах и в разговоре напоминал насчет более близкого знакомства, а теперь вдруг говорил совершенно обратное, что не может быть у меня первым, что это будет его мучить всю жизнь, что если бы я уже была не невинна, тогда бы он не задумываясь со мной сошелся, и много другого говорил он в этот раз.
Но каково мне было это слушать, тем более что я не дура и понимала, что Ники говорил не совсем чистосердечно. Он не может быть первым! Смешно! Разве человек, который действительно любит страстно, станет так говорить? Конечно, нет. Он боится просто быть тогда связанным со мной на всю жизнь, раз он первый будет у меня.
В конце концов мне удалось почти убедить Ники, он ответил «пора», — слово, которое производит необъяснимое действие на меня, когда оно им произносится. Он обещал, что это совершится через неделю, как только он вернется из Берлина. Однако я не успокоилась, я знала, что Ники мог это сказать, чтобы только отвязаться, и когда он уехал (было 4 час.), я была в страшном горе, я была близка к умопомешательству и даже хотела… Нет, нет, не надо здесь этого писать, пусть это будет тайна.
После того, как Николай сказал «пора» и даже обозначил дату следующего визита, балерина специально несколько дней ложилась спать пораньше, готовилась. Но в назначенный день цесаревич так и не явился. А было ли что потом — сказать трудно, документов нет. Вполне возможно, что отношения так и остались платоническими. Ну, если не считать многочисленных поцелуев и ласк.
Роман престолонаследника и балерины длился менее трех лет. Его основные события разворачивались в 1892 и 1893 годах, а уже в начале 1894-го Николай решил прекратить отношения. 6 апреля 1894 года особым манифестом было торжественно объявлено о помолвке цесаревича с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. После этого, утверждает в мемуарах Кшесинская, Николай у «своей милой Панни» больше не бывал. А в ноябре, спустя всего несколько дней после смерти отца Николая — царя Александра III, в Большой церкви Зимнего дворца состоялось венчание.
Кшесинская была безутешна: «Хотя я знала уже давно, что это неизбежно, что рано или поздно Наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее, моему горю не было границ», — писала она.
Последнее свидание с Николаем прошло на Волконском шоссе у сенного сарая. «Как это всегда бывает, когда хочется многое сказать, а слезы душат горло, говоришь не то, что собиралась говорить, и много осталось недоговоренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому еще знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах…», — так описала Матильда момент расставания.
Несмотря на то, что казалось, будто все кончено и смысла в существовании больше нет, юную Матильду ждала долгая и, скорее всего, счастливая жизнь. У нее был непростой характер и она активно пользовалась связями с Романовыми в профессиональной сфере, выбивая себе лучшие партии и умопомрачительные гонорары, но никто не спорил: Кшесинская — выдающаяся балерина. Матильда первой из русских танцовщиц стала выполнять 32 фуэте подряд, переняв этот трюк у итальянок. Сегодня это считаются фирменным знаком русского балета.
Личная жизнь бурлила. Матильду любили Великие князья Сергей Михайлович и Андрей Владимирович. Последний стал ее мужем (несмотря на то, что был на 7 лет младше), решившись на морганатический брак. Впрочем, после революции сословное неравенство было уже не особо важно. В эмиграции Кшесинская открыла балетную студию в Париже. Умерла Матильда Феликсовна в декабре 1971 года, не дожив до ста лет всего несколько месяцев. Ее похоронили на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа рядом с мужем, которого она пережила на 15 лет. Там же лежит и сын, он ушел из жизни спустя три года после матери.
Надпись на памятнике Матильды гласит: «Светлейшая княгиня Мария Феликсовна Романовская-Красинская, заслуженная артистка императорских театров Кшесинская».
