Сейчас Лесе Никитиной 25 и ее жизнь ничем не отличается от жизни ровесников, но девять лет назад она не строила никаких планов на будущее — было непонятно, есть ли оно у девушки. Тогда ей поставили страшный диагноз — опухоль головного мозга. Леся рассказала Wonderzine о сложностях реабилитации и принятия себя.
— Я помню день, когда мы узнали плохую новость: стояла июльская жара, пели птицы и очень хотелось где-нибудь поплавать, а мама на переднем сиденье машины тихо всхлипывала, глядя на снимки моей головы. Врачи нашли в голове опухоль, которая блокировала циркуляцию спинномозговой жидкости — в голове образовался целый «бассейн». Эта жидкость — ликвор — давила на мозг, и это могло окончиться летальным исходом в любой момент. Лето для моей семьи резко завершилось — мы встали в очередь на квоту и начали готовиться к операции.
Больше всего Лесю пугало не то, что придется вскрывать череп, а пропустить год учебы. Ей предстоял выпускной класс и надо было готовиться к поступлению в вуз. Девушку-подростка волновала еще одна проблема — требовалось побриться. Лето превратилось в мучительное ожидание операции.
— Врач сказал, что надо будет побриться налысо — и мне показалось, что жизнь сломана. Первую неделю после диагноза я практически не выходила из комнаты, не могла прикасаться к волосам — они казались мерзкими, да и все равно их отстригут, зачем расчесываться? Кажется, я только плакала и больше ничем не занималась. Ко второй половине лета я уже более или менее смирилась со своей участью. В конце августа оказалось, что очередь на операцию подойдет ближе к октябрю. Первое сентября я пропустила — читала книги, которые нравились, ела мороженое и гуляла по красноярскому Академгородку.
Врачи не торопились с прогнозами. Шансов, что операция пройдет успешно, было немного, поэтому Леся не строила планов на будущее. Хирургическое вмешательство длилось 16 часов: пациентке распилили череп, удалили опухоль, откачали лишнюю жидкость и поставили шунт.
— 31 октября 2008 года я проснулась с дикой жаждой в реанимации, болело все тело. Голова была ужасно тяжелой, я не могла ею пошевелить, но хуже всего было то, что я не видела прямых линий: перед глазами все было ломаным. В больнице я пробыла чуть больше месяца: училась заново держать равновесие и ходить, хотя из-за искажения картины перед глазами это было очень сложно. Еще я слышала плеск жидкости в голове: весь объем убирать было нельзя, остатки ликвора должны были уйти через шунт. Волосы, кстати, мне решили побрить только на затылке — правда, после приема лекарств они все равно выпали. После проведения операции нужно было пить таблетки, ставить капельницы и восстанавливать двигательные и когнитивные функции.
В больнице Леся не видела себя два месяца. Не было зеркал, девушка о них и не вспоминала. Все силы уходили на реабилитацию. Когда её наконец выписали, она не узнала себя в отражении.
— Это было не мое лицо, не мое тело, не мои волосы — все чужое. Но самое ужасное, что каждый день я становилась все больше и больше. Если по прибытии домой я могла влезть в половину своих вещей, то через две недели все стало маленьким. Врачи, оперировавшие меня, успокаивали, что теперь наконец-то мозг заработал нормально и организм начал вырабатывать гормоны. Но мне не хотелось ходить полулысой и полной.
Леся не смогла принять свой новый облик. Втайне от родных она голодала. Она стеснялась показываться друзьям и отказывалась от встреч с ними, ссылаясь на период реабилитации. Тогда девушка не понимала, насколько важна поддержка близких.
— Сейчас я осознаю, что в такой ситуации очень важно общаться с друзьями. Но тогда я не понимала, что происходит, а каждый день был похож на бэд трип; я боялась себя и других, думала, что окажусь в психбольнице или наложу на себя руки. Я не закатывала скандалов — просто устроила молчаливый протест всему вокруг и, конечно, новой себе.
Прийти в себя ей помогла учеба. Отставать от одноклассников не хотелось и Леся принялась наверстывать упущенное. Она не планировала терять год, поэтому начала самостоятельно готовиться к ЕГЭ.
— Решила, что поступлю на филфак, так как эту программу было освоить проще всего, и начала заниматься нужными предметами. И все же бежать сломя голову, чтобы не отстать от одноклассников, тоже было ошибкой. Перерыв был нужен, чтобы прийти в себя, восстановиться, понять, кем я действительно хочу стать, но юношеский максимализм не дал мне этого сделать.
Усваивать материал стало сложнее. Раньше девушка схватывала все на лету, а теперь приходилось по много раз перечитывать одно и то же. Организм плохо справлялся с нагрузками, Леся постоянно чувствовала себя уставшей, к тому же появились проблемы с речью. Но благодаря своему упорству она успешно сдала ЕГЭ. Ее ждало новое испытание — университет.
— Первый курс института стал новой школой социализации. Я отвыкла от больших компаний, а тут опять оказалась среди незнакомых людей. Мне очень хотелось казаться «обычной», поэтому я скрывала подробности своей жизни, а когда спрашивали об одиннадцатом классе, то просто выдумывала истории. Это была очередная ошибка: не надо утаивать правду, чтобы не казаться «скучной». Человек такой, какой он есть, и жить должен для себя, а не для других.
Проблемы с самооценкой никуда не делись. Вместо того чтобы разобраться с ними, девушка продолжала от них бежать. Леся ни с кем не знакомилась, а правду об операции предпочитала скрывать, чтобы не показаться странной.
— Знакомиться с парнями я тоже боялась. Шрамы на голове, изменившаяся фигура, новые волосы — с самооценкой у меня было далеко не все в порядке. Однажды хороший друг потрогал мой затылок и сказал, что уж слишком странный он на вид и ощупь и лучше никому об операции не рассказывать, — так я и сделала. Шрамы на голове покрыл ежик, который отрос в тугие мелкие кудри: в итоге спереди были остатки длинных прямых волос, а сзади — барашек. Когда пряди на затылке отросли, я отрезала остальные волосы под их длину; после мытья оказалось, что вся голова в кудрях. До сих пор, когда спрашивают, почему я такая кудрявая, я не знаю, как отвечать. Объяснять долго, да и не особо хочется, так что ссылаюсь на генетику — странно рассказывать о том, как у меня «поковырялись в мозгах». Возможно, это очередная ошибка и я пойму это со временем.
По прошествии девяти лет Леся осознала, что зря закрывалась в себе. Она в открытую говорит о своей операции и поддерживает тех, кому предстоит пройти через то же, что и ей. Отношения с телом по-прежнему остались сложными, но девушка научилась с ним жить. Перестала голодать и нашла оптимальный режим питания.
— Я понимаю, насколько важна поддержка человека, который сам через это прошел. Никто не рассказывает, что делать, когда страшно, как усмирить фантазию, как справляться с собой потом, как общаться с людьми и не бояться признаться им в перенесенной операции. Преодолевала я трудности сама, хотя, по-хорошему, с этим нужно было сразу идти к психологу; сейчас я знаю, что есть терапия, помогающая прийти в гармонию с телом.
Страх быть непринятой наконец-то ушел. Леся поняла, насколько важно не отталкивать близких и что никакие метаморфозы с внешностью не изменят отношения тех, кому ты по-настоящему дорог. Девушка вышла замуж, и супруг считает ее сильным человеком, а остальное — мелочи.
«В последнее время я перестала бояться, что меня начнут неадекватно воспринимать, — в любом случае меня выдает изменившаяся речь: когда я волнуюсь, то говорю сумбурно и с запинками. Два года назад я наткнулась в одной из групп „ВКонтакте“ на сообщение девочки, которая ложилась на операцию и очень боялась, что случится что-нибудь плохое. Я написала ей и поделилась опытом, рассказала, чего стоит ждать на первых порах, и попросила написать, как проходит восстановление, когда ей разрешат пользоваться гаджетами. Сейчас она готовится поступать в университет».
