Открыв вместе с Троицким пару учебников по психологии и проговорив несколько часов, мы вывели следующую формулу: Личность — некое интегрированное образование, характеризующееся цельностью, гармоничностью и наличием воли. "Вот от этого и плясать будем, — сказал Володя. — Посмотрим, какая из меня личность".
— Наверняка скрипка в Вашей жизни появилась раньше, чем Вы сами осознали себя личностью...
— Судьба любого музыканта начинается на кухне — родители садятся и говорят: "А смотри, как малыш у нас поет хорошо, отдадим-ка его в музыкальную школу". За этим обычно следует: "Ну-уу... на чем ты хочешь играть?" Помню, что у бабушки был когда-то огромный комод с большой крышкой, и я постоянно на нем упражнялся, как на пианино. Я мечтал играть на фортепиано. Но меня не взяли, так как мне было всего шесть лет. Уже тогда на уровне какой-то шальной молекулы ДНК ощутил обиду: меня отлучили от музыки. "А что есть с шести лет?" "А с шести вот скрипочка, пожалуйста". Так я и стал скрипачом.
— Ощущение отверженности исчезло?
— Я себя реализовал. Даже будучи полумертвым, человек, упав носом на клавиши фортепиано, сможет получить чистый звук, а из скрипки и в здравом-то уме не просто что-либо извлечь. Только благодаря огромным усилиям я стал, как мне кажется, неплохим музыкантом. А для музыканта самое великое счастье — это совершить полный творческий круг: начиная с момента, когда какая-то музыкальная мысль в тебе зарождается, через реализацию, ко времени, когда ее (мысль), уже оформленную на каком-нибудь звуковом носителе или сыгранную в зале, можно дарить или продавать людям.
— Так все-таки дарить или продавать?
— Я и моя семья тоже должны кушать. И я не имею права витать в творческих облаках. Я спокойно уживаюсь с этой реальностью. Да, я знаю, что такое, когда не хватает денег, когда изнашивается одежда, но я этого не боюсь. Пока у меня есть инструмент и две руки, чтобы на нем играть, моя семья никогда не останется голодной или раздетой. Это не значит, что я с отчаяния готов всучить людям нечто непотребное. К товару, назовем так музыку, я отношусь честно. Весь процесс, включая и подбор музыкантов, с которыми я играю в своих проектах, оркестровки и всю иную побочную деятельность, я осуществляю сам. Не потому, что я такой хороший, просто спросить потом могу лишь с себя самого и быть уверенным в конечном результате. И почему бы мне не продать качественный товар потребителю, если он этого хочет.
— А он хочет?
— Хочет, если чувствует, что ему говорят правду. Причем нашу правду он хочет слышать не откуда-то из мистических Москвы и Петербурга, а от нас, живущих рядом, похожих на него чувствами, эмоциями, образом жизни и мыслей.
— Похоже на некое местечковое искусство: свои для своих...
— Карелия — это вообще некий тотем. Духовное братство, что ли. И культурные связи между людьми здесь необыкновенно сильны. Подобного я не видел ни в одной европейской стране. У нас за любой угол заверни — везде национальная культура, во всем фольклор.
— Ваше творчество, как я понимаю, к фольклору не очень-то относится, Вы артист классического жанра.
— Не в жанре дело, а в душевной организации музыканта, в его внутреннем настрое. В свое время я работал в ансамбле "Карельская горница", ездил с ними по глубинке, ощущая народный дух, пытался понять, что это за народ, с которым я живу. Понял. Прочувствовал, что живу на земле, где снег зимой белый, лужи весной прозрачные и не надо бороться с монстрами урбанизации. Не понимаю, зачем рваться в столицу, где перенаселение, перенасыщение, публика сытая, циничная и неразборчивая. Тогда как наш зритель подобен розовощекому младенцу, который, родившись, готов сделать свой первый вздох. Можно дохнуть на него никотиновым перегаром коммерческого ширпотреба, а можно дать глоток свежего воздуха. У нас, провинциальных музыкантов, есть возможность делать качественный продукт. Нам не надо ни за кем гнаться, никому соответствовать. Ритм жизни размереннее, вдумчивее. Наверное, поэтому многие москвичи считают, что северяне "отмороженные", медлительные. Но это не медлительность, скорее неторопливая мудрость.
— Ваш собственный ритм движения по жизни совпадает с общекарельским?
— Я не скрываю, что сознательно борюсь за снижение темпа своего существования. Пытаюсь ходить медленнее, говорить тише, играть негромко, стараясь не спугнуть мысль. Ведь к некоторым мыслям можно прикасаться лишь чуть-чуть. Мой девиз: думать не спеша и делать, соответственно, тоже не спеша. В суете теряется цель, к которой движешься.
— Не боитесь, что при таком медленном темпе на что-нибудь обязательно не хватит времени?
— Иногда действительно страшно становится. Тогда кажется, что старость подступает. Но я все же надеюсь, что удастся осуществить хотя бы то, что в моей голове зародилось уже к сегодняшнему дню. Тогда на смертном одре я гордо скажу себе: "Володя, ты молодец!" Надеюсь, к тому времени кто-нибудь со мной согласится. Главное — это успеть прикоснуться к людям, которые окружают. Пока мне везло. Именно на людей везло. Сейчас вокруг меня музыканты, с которыми я счастлив работать. Я радуюсь каждый раз, когда иду по улицам и каждый третий мне кивает, я счастлив, что дверной звонок в моей квартире не замолкает. Хотя именно поэтому я принципиально не устанавливаю в своей квартире телефон, боюсь, что вся жизнь превратится в сплошное "алё".
— А одиночества, уединенного момента творческого созерцания иногда не хочется?
— Я раньше совсем не мог быть один. Мне постоянно были необходимы люди. Может, это вампиризм какой-то. Наверное, я так энергией подпитывался. А сейчас все чаще хочется остаться дома за закрытыми дверями и засесть там как какой-нибудь сыч. Думаю, что к своим тридцати восьми годам я многое увидел и сделал для себя выводы. При этом двери мои всегда открыты, но для людей светлых и добрых. У меня в гороскопе написано, что Водолеи любят шумные компании за то, что там можно остаться одному. Я как раз такой одиночка. А все мои тусовки в основном рабочие, то есть так или иначе связанные с музыкой. Музыкальное творчество, как правило, коллективное, поэтому остаться одному практически невозможно.
— Сцена, на которой, помимо Вас, играет еще целый симфонический оркестр, для Вас тоже "людная пустошь"?
— Нет. Но я научился быть свободным. Моя свобода в моем праве выбора. Это самая главная сложность работы в симфоническом оркестре. Выбор зависит не от тебя. Ты лишь послушный исполнитель. Но надо не терять новизны, все время знать, что есть возможность любую музыкальную фразу сыграть по-новому. Это называется свобода творческой личности. При этом совершенно естественно, что окружающих тебя музыкантов тоже нужно уважать. Но, еще раз повторюсь, самое главное — это играть честно. Здесь лучше уж соврать самому себе, чем зрителям и коллегам, иначе неискренность укоренится и ты навсегда останешься ремесленником. А это для меня — самое страшное. А еще панически боюсь когда-нибудь на месте застыть, остановиться во внутреннем развитии, упасть в грязь, увязнуть в рутине. Чтобы этого не случилось, нужна постоянная, ежесекундная внутренняя работа над собой. Я мечтаю умереть, будучи перенасыщенным эмоциями и жизненными впечатлениями. Естественно, мне как и любому другому музыканту необходимы поездки, гастроли, новые сцены. Слава Богу, что администрация нашей филармонии это понимает, поэтому часто закрывает глаза на мои частые отлучки. Они знают, что нельзя делать из музыканта сценического батрака, нельзя душить его индивидуальность, от этого никому легче не будет.
— Если гастрольные поездки столь полны впечатлениями, то почему бы в один прекрасный день в том же Петербурге, к примеру, Вам не остаться?
— А зачем? Я приезжаю и уезжаю, когда захочу. И тем более зачем мне играть для москвичей, петербуржцев или кого-нибудь еще, если я могу играть в Карелии и для своих, чем наш зритель хуже? Это мой выбор. Ведь мы каждый день что-то выбираем, начиная с того, что приготовить на ужин и заканчивая выбором человека, с которым связать жизнь. Насчет последнего: я раз и навсегда уверен в верности когда-то принятого решения. Раньше, когда я слышал, как поэты и композиторы посвящают свои произведения каким-то другим женщинам при живой жене, был абсолютно убежден, что все это от разнузданности богемы. А сегодня, наоборот, недоумеваю, почему какая-то другая женщина, помимо собственной жены, не может вдохновить на что-то хорошее. Встреча с любым человеком, независимо от его пола, оставляет в душе след. А уж если след недобрый, значит, ты сам виноват. Вернись назад, обдумай все и исправь ошибку, если это возможно. Женщина — это вообще самое красивое, что у нас есть. Женщин надо любить, а уж до какого предела, зависит от степени внутренней дозволенности каждого мужчины.
— В сочинении музыки тоже есть степень внутренней дозволенности?
— Я не сочиняю музыку. Я просто фиксирую какие-то свои музыкальные идеи. Я не могу назвать себя композитором, даже несмотря на то, что к выпуску сейчас готовится пластинка, на обложке которой написано, что я автор одиннадцати сыгранных там мелодий. Просто, создавая каждую из них, я сначала увидел какое-то музыкальное дуновение, идею опять-таки, а потом уже на базе накопленных за всю жизнь музыкальных знаний и интуиции получилась пластинка. Но не более того. Я бы со стыда сгорел, если бы меня кто-нибудь прилюдно назвал композитором. Также не понимаю, как язык поворачивается произносить, к примеру: "Композитор Игорь Крутой". А кто тогда Чайковский, Моцарт? Я, Володя Троицкий, с ними в один ряд встать не осмелюсь. И этот принцип должен быть не только в музыке. Если ты не до мозга костей что-либо освоил, если ты не ас в своем деле, то ни о какой профессии или статусе не может быть и речи. Смирись, что ты чего-то не можешь и стремись дальше, оставаясь личностью. Делай все, чтобы тебя можно было считать интегрированным образованием, характеризующимся цельностью, гармоничностью и наличием воли.
