Доцент Петрозаводского университета. Декан исторического факультета аж с 1993 года. Заслуженный работник образования Карелии. Автор 150 научных публикаций и трех монографий. Регалии и звания Сергея Веригина можно долго перечислять. Я знаю Сергея давно и с первого же дня нашей дружбы заметил такую характерную особенность. С кем бы я ни заговорил о нем, в ответ всегда слышал: «Очень хороший человек!».
«Папа был против того, чтобы я стал историком»
– Сергей, а что в твоем понимании «хороший человек»?
– У каждого свое понятие того, что такое хорошо и что такое плохо. Я стремлюсь жить так, чтобы мне не было стыдно перед людьми за свои слова и поступки. А главное, чтобы не было стыдно перед самим собой.
– Этот жизненный принцип был воспитан в тебе родителями?
– Да нет, мое детство и юность были самыми обычными, как и у многих в 60-е годы, в Сегеже, где я родился. Родители работали, занимались домашними хлопотами, а мое воспитание проходило в школе и во дворе: футбол, мальчишечьи разговоры. Сегежа в те годы была показательным городом. С одной стороны – Всесоюзная ударная комсомольская стройка, возводили целлюлозно-бумажный комбинат, крупнейший в Европе. С другой – очень криминальный город, вокруг лагеря заключенных. Когда по утрам шел в школу, то видел стройки жилых домов, огороженные колючей проволокой, там работали заключенные. Уже тогда понял: есть два пути. Один – жить нормально, второй – криминальный, и как итог – тюрьма.
В 1973 году после школы поступил на исторический факультет Петрозаводского университета. Хотя папа был против того, чтобы я стал историком. Считал, что историки – болтуны…
– Расскажи о своих родителях.
– Отец был из простой крестьянской семьи. Привык все делать руками. Тянулся к технике. Поэтому поступил в Ленинградский железнодорожный институт и работал потом начальником Сегежской железнодорожной станции. Мама заведовала железнодорожной амбулаторией. В тот год, когда я поступил на истфак, папа умер (он тяжело болел). Маме трудно было поднимать на ноги нас с младшей сестрой. Поэтому, учась, я подрабатывал. Но сразу же потянулся к науке, выступал на научных конференциях, читал много дополнительной литературы. Меня интересовала история Великой Отечественной войны, а еще больше – роль личности в условиях войны. По окончании университета, отработав обязательные почти три года в школе – петрозаводской №9, я поступил в аспирантуру ПетрГУ.
– И вся твоя трудовая жизнь с 1980 года связана именно с университетом?
– Да. В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском университете. Начал работать на общеуниверситетской кафедре истории КПСС. В 1990 году перешел на исторический факультет, на кафедру истории России.
Золото партии
– В советские времена была организация «Знание». В нее входили многие преподаватели, читали лекции по Карелии. Ты, как я помню, объездил всю республику.
– Доводилось бывать в таких глухих местах, куда нога советской власти и не ступала. В том смысле, что народ тамошний ни разу не видел у себя представителей власти. Поэтому часто, когда заканчивалась моя лекция о международном положении, меня спрашивали: «Почему нет дров?» или «Когда отремонтируют дорогу и мост?». Я вопросы записывал и передавал тем, кто обязан был решать эти проблемы.
Помню поразивший меня случай на одном из республиканских партийно-хозяйственных активов. Первый секретарь обкома КПСС Сенькин возмущался с трибуны: мол, понимаю, что на лесопунктах и в селах нет масла и мяса в магазинах. Но почему нет водки? Завезти немедленно!
Да что лесопункты! Все помнят, наверное, как называли тогда поезд Петрозаводск – Ленинград. Колбасным. Потому что петрозаводчане ездили за продуктами в Ленинград.
При этом все было заидеологизировано до абсурда. Главную телевизионную новостную программу «Время» называли между собой не иначе как «Все о Брежневе и немного о погоде».
– Ты вступил в партию, когда поступил в аспирантуру.
– Иначе я не имел бы доступа к архивным документам. А как без этого писать диссертацию? Как было принято, перед окончательным вступлением в партию у всех был год как бы испытательный, когда числишься кандидатом в партию. Так меня – уже кандидата в партию – все равно в архив не пустили.
Сегодня безоглядно шельмуют всех, кто был в партии. Однако надо различать простых коммунистов и верхушку. Я, рядовой коммунист, восемь лет жил в коммуналке, в небольшой комнате вместе с женой и двумя детьми.
– Ты ведь был еще и секретарем парткома университета?
– Последним. И очень недолго. В 1990 году меня на этот пост буквально затолкали. Когда все уже разваливалось. И всем ни до чего не было дела. На следующий день после пресловутого путча 1991 года ко мне в партком пришли тогдашние демократы во главе с известным Белозерцевым чуть ли не с автоматами и чуть ли не арестовывать меня. Сразу потребовали открыть сейф. Но вместо золота партии, которое тогда искали всюду, обнаружили жалкие 45 рублей членских взносов.
– И ты порвал…
– Нет. Партбилет я не рвал и не сжигал публично. Хотя тогда прекрасно понимал, что социализм и коммунизм – утопия. Меня удивляют до сих пор те люди, которые в свое время получили очень много от партии привилегий, а при первом же удобном случае тут же стали ее гнобить без зазрения совести.
Мне предлагали уже в сегодняшние дни вступить опять в партию коммунистов и в «Единую Россию». Но я отказался от обоих этих предложений. Считаю, что историк должен быть вне партии.
– А как ты оцениваешь историческую роль Горбачева, Ельцина?
– Прошло еще очень мало времени, чтобы оценить их объективно. Моя точка зрения: развал Союза – трагедия нашей страны, сильно пошатнувшая ее положение и еще более сильно сказавшаяся на людях. Конечно, многое при коммунистах было просто неприемлемым для нормальной жизни. Но и так резко и бездумно проводить реформы, как это было сделано в 90-е годы, тоже нельзя было. Хотя Ельцину я благодарен хотя бы за то, что он дал свободу слову. Сегодня страшно даже вспомнить ту цензуру, в условиях которой мы жили.
«Истории столько, сколько историков»
– Эти слова английского ученого Эдварда Карра точно отображают, на мой взгляд, роль историков.
– Сегодня история – идеологическая наука. Поэтому историки несут повышенную ответственность за свою интерпретацию фактов. Ведь все может быть использовано в политической борьбе. Что мы и видим сейчас, когда сталкиваемся с искажением, например, событий Великой Отечественной войны: принижается победа нашей страны, оправдываются факты сотрудничества с фашистами Бандеры, Власова. Они якобы боролись со сталинизмом. Или все чаще звучат заявления, что мы не освобождали Восточную Европу от фашизма, а оккупировали ее. В учебниках истории всех бывших советских союзных республик, даже Казахстана, говорится о том, что эти республики находились под гнетом Москвы (хотя мы помним, что жили-то они как раз именно за счет России), и теперь борьба с нами называется там патриотизмом.
– Тем не менее нельзя не согласиться и с тем, что в советский период было придумано много мифов. В их плену мы находимся до сих пор. Один из таких мифов – зимняя советско-финляндская война 1939-40 годов.
– Действительно, эта 105-дневная война до последнего времени была покрыта тайной. Сегодня многие документы рассекречены. И стало ясно, что не финны напали на нас, а мы выступили в роли агрессора. Но почему? В 1939 году стало ясно, что Вторая мировая война неизбежна. Поэтому то, что граница с Финляндией проходила всего в 25-30 километрах от Ленинграда, представляло опасность. Сталин предложил Финляндии, кстати, союзнице фашистской Германии, отодвинуть границу от Сестрорецка и Зеленогорска (тогда Териоки) до Выборга. В обмен мы предложили территорию Северной Карелии, в два раза больше. Местные карельские жители об этом, понятное дело, и не ведали. Финляндия отказалась. Вот тогда и было принято решение о войне. 12 марта 1940 года граница была отодвинута даже дальше Выборга. Приладожье и Ладожское озеро полностью стали нашими. Это было важное политическое решение. Только благодаря ему стало возможным отстоять Ленинград в Великую Отечественную войну.
Сегодня Финляндия к нам никаких претензий не имеет. Если там и раздаются призывы к возврату потерянных территорий, происходит это не на государственном уровне, а по частному телевидению или в неофициальных газетах. Другое дело, что и поныне Финляндия официально отрицает, что была союзницей фашистской Германии. И вот это уже как раз и есть искажение исторических фактов.
Правда о Куусинене
– Ты сказал, что тебя особо интересует роль личности в экстремальных условиях. В Петрозаводске есть памятник Куусинену, улицы Андропова, Мерецкова…
– Все эти люди сыграли огромную роль в развитии Карелии. Увековечение их памяти справедливо. К примеру, финны и правда не любят Куусинена. Когда уже в послевоенное время он хотел приехать в Финляндию на могилу родителей, его не впустили. Финны запомнили, как по приказу Сталина в преддверии зимней войны в Териоки во главе с Куусиненом было создано марионеточное народное правительство Финляндии в изгнании. Хотел этого Куусинен или нет? Мы не знаем. Но догадываемся, что в противном случае ему светил ГУЛАГ. Когда это «народное» правительство бесславно отыграло свою роль, Куусинен стал председателем Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР. Всю свою жизнь он был очень осторожным человеком, что и понятно. Боялся всего. Когда была репрессирована вся руководящая финская верхушка Карелии, в том числе и Гюллинг, Куусинена не тронули. Был ли он причастен к репрессиям? Это остается тайной до сих пор. Зато известно, что когда в 1944 году встал вопрос о выселении карелов в Сибирь и ликвидации Карелии как республики, то отстоял ее тогдашний первый секретарь ЦК партии КФССР Куприянов, а Куусинен промолчал.
Мерецков в годы Великой Отечественной войны командовал Карельским фронтом. В зимнюю войну был командующим Ленинградским военным округом. Именно при нем была спланирована советско-финляндская операция. Он, конечно, выдающийся полководец, но в данном случае недооценил противника, особенностей местности. Его настроение шапкозакидательства привело к огромным потерям, за короткий период погибли почти 130 тысяч человек.
Кстати, насчет освобождения Петрозаводска в годы войны тоже хватает мифов. Например, что финны ушли из Петрозаводска тихо, а все разрушения на совести освободителей. Да, город был оставлен без боев. Они разыгрались в пригородах, а Петрозаводску досталось рикошетом. Разрушения же были совершены еще до того, как финны вошли в столицу Карелии. Таков был приказ Сталина: оставляя города, все рушить, чтобы врагу ничего не досталось. Долгое время считалось, что в 1941 году именно финны подожгли Петрозаводский университет. Но зачем им это было надо? Они считали, что пришли сюда навсегда. И хотя пока никаких официальных документов на этот счет нет, предполагается, что поджог вуза – дело рук карельских партизан.
Почему мы не живем, как Финляндия
– Ты объездил, по сути, весь мир, был в Америке, Европе и даже Арктике – и как ученый, и как путешественник. Почему везде живут лучше, чем мы?
– Ну не везде живут лучше, чем мы. Хотя обидно, что страны, пострадавшие в годы войны не меньше нашего, сегодня действительно процветают.
– Что помешало нам жить так же?
– Причина в несовершенной системе управления, в неумении организовать и экономику, и людей. А ведь в России очень много умелых и работящих. Надо только дать им возможность проявить инициативу.
Например, я всю жизнь связан с университетом. И вижу, что, несмотря на все препоны и трудности, ПетрГУ развивается, занимает достойное место. Потому что делается все по уму.
– И последний вопрос. Когда защитишь докторскую диссертацию?
– Надеюсь, в следующем году. Отвлекают мои многочисленные хобби, и я не могу им изменить – любимая дача в Шапшезере, увлечение еще с молодости – рафтинг (это спуск по быстрым рекам на байдарке), изучение генеалогии своего рода – дошел до 4-го колена и выяснил, что пращуры мои из Новгородской свободной республики. В общем, работы впереди еще много.
