Тема аварийного жилья наконец-то стала актуальной для Карелии. Произошло это, правда, не потому, что часть жилого фонда нашей республики вдруг пришла в негодность (в негодность она пришла давным-давно, фатально и безнадежно), а потому, что президент страны вдруг обратил на это внимание. Удивился бесхозяйственности карельского руководства, объявил выговор губернатору и как-то, в общем, взбодрил обстановку. Тем не менее ситуация с аварийным жильем в республике продолжает оставаться аховой.
«Молодая была не молода»
Дом № 8 по Студенческому переулку был построен в 1908 году. Деревянное двухэтажное строение находится недалеко от педагогического колледжа. До революции в здании колледжа располагалась мужская учительская семинария, чьи директор и завуч как раз и жили в этом деревянном доме. На каждого из них приходилось по этажу. После революции «буржуев» выселили, дом сделали общежитием, потом его превратили в обычный жилой дом с коммунальными квартирами, и, наконец, после расселения «коммуналок» он стал самым обыкновенным домом. Только очень старым.
– У нас уже несколько десятков лет дыры в крыше, – жалуется жительница со второго этажа Татьяна Минкова. – Лестничная площадка практически всегда залита водой. Я уже все старые паласы на чердаке расстелила, чтобы не так текло. Каждый раз там тазы меняю. А еще ведь там по холоду водопроводные трубы протянуты. Раньше зимой в них вода всегда замерзала. Теперь я умнее стала – с ноября до апреля в туалете воду не выключаю, вот она и не замерзает.
По словам жильцов, стены дома проедены жуком-точильщиком, перекрытия между стенами давно превратились в труху, и еще в 1999 году жилищная комиссия установила, что износ дома составляет 61 процент и капитальный ремонт в нем проводить нецелесообразно. Казалось бы, дом должен быть признан аварийным и людей от греха подальше нужно переселить в безопасное жилье. Но тут, по словам жильцов, с их избушкой произошла неожиданная перемена. Она вдруг резко помолодела на 40 лет.
– В 2008 году я пришла в управляющую компанию попросить, чтобы нам отремонтировали крышу, – говорит Татьяна Минкова, – и узнала, что, по их данным, наш дом не 1908-го, а 1948 года постройки. То есть у всех жильцов во всех техпаспортах записан 1908 год, а у них там стоит 1948.
По словам других жильцов, они стали звонить в мэрию, и там их заверяли, что дому их вовсе нет ста лет, а значит, в нем вполне еще можно жить. Люди полагают, что резкое омоложение чиновники придумали для того, чтобы не расселять их в новые квартиры. В начале двухтысячных вышло первое постановление президента с требованием до 2015 года переселить всех жильцов аварийных домов, но у местных властей не хватало на это денег, и они предпочитали менять на бумаге степень износа зданий или вот так вот менять год их постройки.
По мнению депутата Петросовета Валерия Матвеева, к которому обратились жильцы за помощью, причина такого омоложения кроется в другом. Он считает, что подобные «чудеса» совершали не чиновники мэрии, а работники управляющих компаний, которым было выгодно продолжать получать деньги на капитальный ремонт.
– Это же, по сути, был для них неконтролируемый источник обогащения, – говорит Валерий Леонидович. – А отделы ЖКХ мэрии покрывали, потому что там работали их люди. Ведь у нас в Петросовете даже сейчас четыре человека представляют управляющие компании, а это довольно серьезное лобби. Они расставляли своих людей и в отдел ЖКХ, и в жилищный контроль, и в службу единого заказчика. Но теперь ситуация должна измениться, так как вышел федеральный закон, согласно которому фонд капитального ремонта выведен из рук управляющих компаний, и капремонт стал теперь прерогативой субъектов Федерации.
Матвеев помнит, что писал запросы и в мэрию, и в прокуратуру и получал из мэрии ответ, в котором год постройки дома был указан 1948. Впрочем, он считает, что для таких строений что восьмой год, что сорок восьмой – принципиальной разницы нет. Эти дома изношены, они опасны для жизни, и людей однозначно следует оттуда переселять.
Интересно, что в ходе работы над этим материалом мы обратились в мэрию Петрозаводска с вопросом о возрасте дома, и нам ответили, что, согласно полученным данным из управляющей компании, дом этот построен в 1908 году. То есть он вернулся в свой подлинный возраст столь же таинственно и загадочно, как и вышел из него. Но тем не менее, несмотря на свои 106 лет от роду и на впечатляющую степень износа, он продолжает находиться в очереди на капитальный ремонт. Дом вроде как и не аварийный вовсе. Так что если людей из него не переселят, то никого из чиновников за это не накажут. Вроде как не за что.
Дважды горевшие
Деревянный дом № 21 по улице Коммунистов был построен в 1947 году. В первые полвека своей жизни он потихоньку ветшал, а в 1999 году и вовсе сгорел. Не то чтобы дотла, но достаточно для того, чтобы пришедшая через два года комиссия сочла его аварийным. В доме было восемь квартир. Жильцов пяти из них расселили, а тех, кто успел приватизировать свои квадратные метры, оставили на месте. Но все же дом считался аварийным, а значит, жильцы вправе были надеяться на скорое улучшение своих жилищных условий. Однако прошло четыре года, но никто им эти условия не улучшал. Более того, момент расселения лишь отдалялся.
– Дело в том, что в 2005 году наш дом из разряда «аварийный» перешел в разряд «непригодный», – говорит жительница одной из нерасселенных квартир Юлия Вершинина. – Никто его не ремонтировал, ничего в нем не чинилось, он продолжал стареть, а по бумагам получалось, что он как бы стал лучше. Если жителей аварийного фонда по закону следует переселять немедленно, то те, кто живет в непригодном жилье, могут как бы и подождать. Наш край определили 2015 годом.
Все следующие годы люди упорно судились с мэрией за право считаться жителями аварийного жилья. За это время на дом уже падал тополь и разбивал печную трубу, крыша протекала все сильнее, вода зимой замерзала, и в итоге в 2012 году Вершининой удалось выиграть суд. Согласно судебному решению, она получила право переехать в благоустроенное жилье… Однако прошло два года, и ничего не менялось. Больше того, в 2014 году дом № 21 по ул. Коммунистов горел второй раз.
Квартира Вершининой уцелела. Обгорела дверь, пришли в негодность пропахшие дымом вещи. Спасая дом от огня, пожарные, естественно, залили его водой. Жить в этом и без того невозможном для жизни доме стало, если можно так выразиться, «еще невозможнее». И вдруг, после всего происшедшего, согласно заключению компании ООО «Сапр», дважды горевший дом внезапно оказался пригодным для капитального ремонта!
– Мне пришлось немало побегать, чтобы решением той же комиссии дом наш все-таки признали аварийным, – говорит Вершинина. – Но дальше – следующая напасть. В письме из мэрии нам сообщили, что в соответствии с федеральной программой расселения аварийного жилья (за невыполнение которой глава республики получил выговор от президента. – Ред.), расселению в первую очередь подлежат только те дома, которые были отнесены к аварийному фонду до 2012-го. А наш дом до 2012 года к аварийному фонду не относился. Значит, и расселять нас пока не будут.
Иными словами, дважды горевший дом, еще в 2001 году признанный аварийным, в результате какой-то невероятной чиновничьей казуистики перестал нуждаться в немедленном расселении. Действительно, зачем? Ведь по бумагам у них все более-менее нормально. А значит, за них никто никому выговор объявлять не станет.
Из ада в ад
Или вот еще одна история. Семья Надежды Кабанцевой живет в доме № 41 по Октябрьскому проспекту. Очередная развалюха. Вроде и построена в 1958 году, но давно пришла в негодность, признана – о, радость! – аварийным жильем, и ее жильцы успешно расселяются. Вопрос в том: куда?
Много лет Кабанцевы проживали всемером в двухкомнатной квартире. Надежда с мужем, их дочь, мать Надежды, дядя и сестра с ребенком. За это время Кабанцева успела развестись с мужем, но идти ему было некуда, и они продолжали жить на одной территории. Наконец дом их признали аварийным – и началось расселение. Но как рассортировать всех членов семьи таким образом, чтобы на каждого пришлось не менее 15 квадратных метров? Проще всего решился вопрос с сестрой и ее ребенком – для них нашли одну, но большую, 50-метровую, комнату в бывшем общежитии. Дальше стало сложнее. В двухкомнатную квартиру на улице Сыктывкарской мэрия решила поселить маму и дядю Надежды, а заодно и ее бывшего мужа. Чем повергла в шок всех членов семьи. А для самой Надежды и ее 16-летней дочери подыскали комнату в бывшей БОПовской общаге на ул. Ригачина. Причем комната эта раньше служила кабинетом одного из работников администрации общежития и являлась нежилым помещением. В условиях катастрофической нехватки жилья мэрия переводила нежилые помещения в жилые, практически не обращая внимания на то, можно в них жить или нельзя. Но дело даже не в том, что кабинет не очень способен быть квартирой. Дело в том, что Надежда просто боится жить в этом общежитии. Черный коридор, в котором нет света и даже днем не видно и собственной руки, круглые сутки гремящая музыка, безумные надписи на стенах, свисающие провода.
– Мне за дочь страшно, – говорит Надежда. – Я лучше буду жить в своем старом доме. Там, правда, уже появились мародеры. Ведь всех, кроме нас, уже переселили, и эти люди ходят и тащат все, что не приколочено. Но в «новом» доме, по-моему, еще страшнее. Я не хочу туда переезжать. Но почему-то на мое имя туда уже приходят счета за свет и воду.
Она не подписывала никаких бумаг на согласие жить в этом доме, она не живет там, и тем не менее счет за электричество у Кабанцевой каким-то волшебным образом составляет уже более двух тысяч рублей.
Эти три истории лишь в самой малой степени приоткрывают ту бездну проблем, которая кроется за вывеской исполнения закона по расселению аварийного жилья. Ведь даже если произойдет чудо и нашим властям удастся благодаря президентскому выговору расселить жителей аварийного жилья, мы не знаем, сколько сотен разваливающихся домов в Карелии даже не попали в реестр аварийных. И, кроме того, мы не знаем, как много расселенных семей поменяют одни ужасные условия жизни на другие – такие же.
