Довелось вашему собственному персональному корреспонденту впервые побывать за границей. Вывезли старушку на экспорт. Это не повлекло за собой никаких дипломатических скандалов, Европа уцелела. Но вот домики ее слегка пошатнулись. Такой большой даме тесно на миниатюрных мощеных улицах, хоть боком проходи. Но речь не только об интеграции большого русского тела в чужеродную среду, но и о самом старом шведском городе Кальмаре, в котором и посчастливилось побывать делегату от "Карельской Губернiи".
Самое главное животное, которое вспоминает русский человек за границей, — это жаба. Сильно душит. Вот и не могут справиться импульсивные земляки с чувством зависти и вечного сравнения, итог которому: "Живут же люди". Я с самого начала настроилась на волну: не завидовать, а приглядываться. И мне было легко. Да, я видела, что у коллег кальмарской газеты "Барометр" в редакции на каждом этаже кофейные автоматы, в которых все — от капучино до горячего шоколада — бесплатно, я наблюдала, что компьютеры у них выглядят как системы перехвата истребителей в секретном отделе НАТО. Но что с того. Не разбавлять же вкусный кофе завистливой слюной. Я просто наблюдала благополучную, но по-газетному интересную жизнь более обеспеченных коллег. Зато когда доходило до обмена идеями, мы выглядели навороченнее их компьютеров и поядренее любого кофе. Наши мысли они фиксировали на все свои сверхсовременные носители. Мы хоть и малоимущи, но многодумающи.
"Ебан" да "ёбан" — думаете, ругаюсь? А шведы — "ебари", — добавлю перцу; наверное, подозреваете, что недовольна викингами. Ан нет. По-шведски это просто "работа" и "работники". Слово, конечно, забавляло всю журналистскую группу, приехавшую на учебу в высшую школу журналистики института Fojo. Для русского уха звучит неприлично, а для трудолюбивых шведов — буднично, по-рабочему. Даже наша группа журналистов, посланная на учебу международной организацией Барен-пресс, называлась не менее колоритно: "Ёбан группен хурналистен", что означает всего лишь журналистскую рабочую группу, а вовсе не "занятие групповым сексом в редакции".
Надо признаться, ругались и шумно себя вели в Кальмаре только мы. Постепенно, когда понимаешь, что твои слова все равно никто не поймет и можно говорить безнаказанно все, что взбредет в голову, русские начинают резвиться и хулиганить на тихих улочках милого Кальмара. Мы шумели так, как шумят афроамериканцы в Америке, когда передвигаются большими компаниями. Но шведы все равно улыбались, и ответом на наше хамское "Ну, чего уставился, старичок, не видел диких русских?" было их неизменное "хэй". Вежливость у местных жителей в крови. В магазине тебе искренне улыбнутся. И надо сказать, что англоязычные продавщицы несколько шокируют русскую ментальность.
Даже наше велосипедное хамство никак не было наказано. В институте Fojo нам выдали по велосипеду — всей группе, и мы по вечерам рассекали по ухоженным и безаварийным улочкам городка с населением в 57000. Но ездили мы по-нашему, всем смертям назло, навстречу ветрам и встречному движению.
Надо заметить, что велосипедная культура в Кальмаре доведена до пародийности. На велосипеде не катаются разве что зайцы и белки, которых в нем тьма.
В состояние культурного шока меня ввел поступок водителя огромного трейлера, который чуть заехал на пешеходную дорожку. Когда парень увидел нас и понял, что преградил нам путь — он стал всей своей громадиной отъезжать назад на 3 метра. Причем в лице его не было того милого сердцу намека, так часто даваемого в подобных ситуациях нашими исконными водителями: "Ну, давай, быдло, чего встало. Проезжай уже, рот раззявила!"
Вторым шоком был аэропорт Орланда. У одной из девочек при погрузке багажа в самолет отломилась ножка от чемодана. Это обнаружилось уже в Стокгольмском аэропорту. Без всякой надежды, наверное, просто из желания чисто в терапевтических целях поругаться, мы подошли к администрации порта, показали чемодан, объяснив проблему. На что вежливый служащий, без заминки достав невесть откуда взявшийся новый чемодан, спросил: "Вас такой чемодан устраивает?" И заменил ломаный на новый. В течение пяти минут. Без разборок и бития в грудь.
Самым запоминающимся днем был день посещения Рок-сити, места, которое несколько 15-летних подростков много лет назад из тихой деревеньки превратили в столицу рока. На встрече с основателем этой гигантской рок-машины с повзрослевшим и замахровевшим Путте Свенсоном мы узнали, что попервоначалу этот дядя был не промах пошалить. А что ему оставалось делать?! У него не было денег на рекламу и раскрутку фестиваля "Hultsfred" и он сочинял про себя и товарищей всякие небылицы. Он звонил в одну из редакций и предупреждал: "На наш фестиваль съедутся панки, не обещаю, что они не разнесут парочку церквей в округе". Это бесплатно привлекало молодежь на фестиваль. Сам Свенсон, дебошир в отставке, вяло рассказывал нам, как давно для себя открыл формулу музыканта: пиво, девки, рок-н-ролл. Если он не мог ответить на какой-нибудь музыкальный вопрос, то всегда отшучивался: я в нашей индустрии отвечаю за пункт "девки". Правда, проявил некую старческую допотопность взглядов, когда запретил нам, фотографируясь со скульптурой музыканта у входа, хватать изваяния за гениталии. Видимо, там, в ненастоящих штанах, хранится яйцо. Или несколько. А в них музыкантова смерть.
Как бы ни был прекрасен незлобивый доисторический Кальмар, а к концу недельной поездки многие из нашей группы начали хандрить. Кто-то сказал честную фразу, выразив общие настроения: "Как-то здесь все стерильно, говнеца, что ли, не хватает". Оно-то, родимое, началось уже после прилета в Пулково, когда одна красавица, привыкнув к стокгольмским бесплатным тележкам для багажа, автоматически схватила первую попавшуюся тележку и в питерском аэропорту. Но тут же услышала мелодичные звуки родной речи: "Куда покатила, поставь на место. Тележка 50 рублей стоит". Все напоминало о возвращении домой: в пулковском туалете и бумаги не было, и унитаз шатался. Узнаю Расею-матушку. Оказывается, я по всему этому скучала. А парень, которому так не хватало в прилизанной Швеции говнеца, не преминул в него вляпаться уже на выходе из здания воздушного вокзала. Здравствуй, родина!
