Так, знаете, хочется улыбаться. Иронично, беззлобно и весело. Замечая что-то забавное, хочется поболтать об этом, обратить на это внимание других и порадоваться своей наблюдательности. Ведь быть не очень серьезным – здорово. По крайней мере, это уберегает нас от мордобоя, оскорблений и смертоубийства. Это снижает степень обиды и разбавляет негодование. Это упрощает и раскрепощает. В общем, улыбаясь, мы и сами становимся симпатичнее, и мир вокруг делаем милее. Возражения есть? Возражений нет.
И зачем, вы думаете, написал я это вступление? О чем таком приспичило мне поговорить? О королях? О капусте? О башмаках, кораблях или сургучовых печатях? Так нет. Мне приспичило поговорить, не поверите, о Русской православной церкви. Вернее, даже не о церкви, а о некоторых отдельных странных гражданах, там работающих. Ведь не могут же они все там быть такими. Итак, к нам в редакцию пришло письмо из местной епархии, в котором нас сравнивали с погромщиками, "поджигающими храмы и переворачивающими кресты на православных кладбищах", а меня лично обвиняли в том, что я ошельмовал архиерея и наплевал в лицо тем, кто пригласил меня в гости. В письме было сказано, что мы ненавидим православную церковь и позволяем себе в отношении нее буквально любые провокации. Что нам неведомы культурные нормы. Что мы не знаем элементарных требований журналистской этики. Что чувства мы высказываем злорадные, а над чужими словами издеваемся. И все это пиршество зуботычин и пощечин от служителей церкви газета получила за мое изложение пресс-конференции архиепископа Мануила, созванной по поводу избрания нового патриарха.
В ужасе схватил я газету и стал перечитывать написанное мной. Я прочитал с начала до конца и с конца до начала. Я заглянул между строк и посмотрел на свет. Я на всякий случай перевернул газету, но все равно не нашел ничего такого, что могло вызвать отчаянную отповедь. Я не позволил себе ни одного комментария, ни одной оценки и ни одного суждения. Лишь приводил слова владыки, по возможности сохраняя своеобразную и не очень привычную для светского глаза церковную лексику. Типа "рукоположил", "духовное чадо" и "ближайший сын". Не сдержавшись, позвонил в епархию протоиерею Игорю Тестову, чья подпись стояла под письмом. Я попросил объяснить, в каких моих словах он углядел "шельмование архиерея" и из каких фраз сделал вывод о моей ненависти к церкви?
– Для начала: из заголовка, – объяснил протоиерей. – Вот вы назвали статью "Патриарх залез на башенный кран", а ведь он залез на кран до того, как стал патриархом.
– Но ведь я это объясняю в первых же строчках статьи, – пролепетал я.
– А люди могут прочесть только заголовок и подумать, что наш патриарх лазает по кранам, – вздохнул отец Игорь.
Кроме того, я несколько раз назвал владыку Мануила просто Мануилом, а митрополита Кирилла просто Кириллом. А им это обидно.
– Но я же могу называть Медведева президентом, а могу – Дмитрием Анатольевичем. Разве это ненормально? – попытался защититься я.
– Для церкви ненормально, – отрезал протоиерей.
И митрополит Никодим не был ректором Ленинградской духовной академии, а был лишь ее почетным членом. И Диомида не стоило называть отцом, ибо он бывший епископ. И вообще, мы поставили фотографию владыки с выпученными глазами… Больше претензий не было.
Я взял газету и взглянул на фотографию. Умный, глубокий взгляд серьезного человека. Глаза чуть навыкате. Как у меня. Куда ж от этого деться? Перепутал ректора с почетным членом? Каюсь, ошибка. Называл по именам без упоминания сана? Но мы же светская газета. Начал текст с милой истории про башенный кран, которую владыка сам рассказал? Может быть, забавно. Но где здесь ненависть и шельмование? Где провокация и плевки в лицо? Да, может быть, легкая безобидная ирония. Но нельзя же быть такими серьезными и мнительными. Нельзя же в ответ на улыбку лупить по лбу лопатой. И это представитель организации, позиционирующей себя как оплот милосердия, человечности и понимания. Всю пресс-конференцию добрый владыка рассказывал, как они за всех молятся и радуются, но стоило его сотрудникам заподозрить не самое подобострастное к себе отношение, как они сменили молитвы на брань и оскорбления. Вместо понимания и мудрости – нетерпимость и агрессивность. Право, я растерян. Впрочем, наверняка же не вся церковь такая, а лишь отдельные, очень редкие ее представители. Да и то, может, у них в тот день просто настроение было нехорошее.
