Иногда мне кажется, что они враги рода человеческого. Ну какие-то противные вредители типа клопов или козявок в носу. Словно специально существующие, чтобы отравлять нам жизнь. Я, конечно, гоню эти мысли прочь. Внушаю себе, что так не бывает. Ведь специально никто не делает зла. Но какое-то новое происшествие вновь возвращает меня к думам о козявках. Итак, речь пойдет о маленьких таких существах. О современных героях Гоголя, Достоевского и Чехова. Об Акакиях Акакиевичах наших дней. О чиновниках.
Начнем с конца. Калининградцы Снегиревы не могут получить пособие на второго ребенка из-за буквы ё. И жительница Иркутска Новоселова не может взять обещанные государством деньги из-за этой же самой буквы. Ё вмешалось в их жизни и легло непролазным бревном прямо посреди дороги. Эдакая абсурдная реальность бытия. Эдакая реальная абсурдность мироздания. Одни чиновники печатают фамилии через е, так как "нет же никакой разницы". А другие хватаются за эту самую е, как крокодилы за слоненка, и начинают отгонять ею всякого, кто пытается к ним подойти. Ибо, по их уверениям, промежду ё и е разница великая есть.
– Позвольте-с, дамочка, а вдруг это не ваши дети. Вот же-с тут черным по белому написано "СнегирЕва". Может, вы этих детей СнегирЁвых в Оренбурге украли-с и теперь хотите на деньги нашу страну кинуть.
– Но вот же мой муж. Вот свидетельство о браке. Вот акушерка, которая моего ребенка принимала. Вот ямочка на щеке. Вот родинка. Я встану вот так, а вы сличайте.
Но нет. Ни акушерка, ни родинка, ни соседки по роддому, ничто не убеждает Акакиев. Они непреклонны. Словно не знают они, что буква ё у нас всю жизнь какая-то недоделанная. Она вроде как в алфавите есть, а в жизни ее как бы и нету. Я по журналистской первости в каждом слове ее пропечатывал, но меня быстро попросили не создавать дополнительных хлопот газетным верстальщикам. Ибо им все равно потом приходилось заменять ё на е. Или, скажем, умный препод-грамотей, указывая на ошибки в контрольной, просил убрать все ё. Дескать, существуют ГОСТы, и "отстаньте вы с этими точечками". Ни в одном журнале, ни в одной газете или книжке не найдете вы этой несчастной буквы. А если и найдете, то, значит, просто кто-то выпендрился. В общем, знают чиновники, что нету единства в этом деле. Знают, но документы на пособие не принимают. Езжайте, говорят, мадам Снегирева, из Калининграда в Пермь и меняйте паспорт. Так проще будет.
Или, помню, ветеран войны съездил на курорт. Ему раз в два года должны были оплатить это дело. Но на дворе стояли роковые
90-е, денег в казне не было. То есть мэрия задолжала ветерану целых 317 рублей. Он ждал-ждал года два, не дождался, плюнул и умер. Но за долгом пришла его вдова. Деньги тогда уже появились, однако Акакии их все равно не дали. Мол, по закону платить положено только живым, а не мертвым. Чиновники проиграли суд. Но даже тогда продолжали цепляться за эти 317 рублей, как за последнюю в жизни печеньку, и подали апелляцию. Спрашивается, зачем?
Я как-то разговаривал с одним мэрским юристом. Он говорил, что ему стыдно участвовать в заведомо проигрышных процессах, но его заставляют. То есть они там знают, что не правы, знают, что проиграют, но стоят до последнего. И еще было бы понятно, кабы это приводило к порядку, богатству или хотя бы к экономии. Так ведь нет. Бесконечная масса Акакиев держится за букву ё, как Кутузов за Бородино, а деньги в казне все равно отсутствуют. Они умирают за казенные 317 рублей, следуют инструкциям, ссылаются на законы, на их параграфы, главы и пункты, не имеют своего мнения, каждый день приходят к 9 часам утра на работу, мечтают об отпуске, ненавидят посетителей, бьются с ними из-за каждой буквы и цифры, а через соседнюю дверь их же начальник выносит мебель, лес, рыбу и остатки щебня.
О, чиновники! Стойкие, героические солдаты войны против населения. Вы не оставите окоп до последнего. Погибнете, но не отдадите старушке денег без боя. Отобьетесь от ветерана. Одолеете женщину с детьми и инвалида. Вы строго охраняете калитку в заборе, которого нет. И, кажется, увы, никогда не было. Потому что есть такая работа: Родину защищать.
