Собак готовили к войне
– Приближение войны люди чувствовали задолго, – вспоминает Виктор Литвинов. – В эти годы все ребятишки, в том числе и мы с братом Мишей, почему-то играли в войну. Делали луки, арбалеты, пистолеты, особенно нам нравились мечи и сабли, на которых мы отчаянно сражались. А взрослые бранились: "К войне это. И она скоро будет".
Когда началась война, Виктору Александровичу было всего 13 лет. Школы в его родном Беломорске закрылись, и на учебу приходилось ездить в село. Однажды из окна учебного заведения они с братом увидели, как по полю газует гусеничный трактор, а неподалеку от него идет шеренга проводников с собаками.
– Проводники поочередно выпускали собак, которые бежали под трактор между гусеницами и выбегали с противоположной стороны, – рассказывает мужчина. – Мы поняли, что это организованная учеба собак для подрыва танков. Мы смотрели и сочувствовали этим животным, которых готовят на гибель ради нашей Победы. А как-то, вернувшись домой, обнаружили, что военные забрали и нашу собаку. Очень было ее жалко, но война есть война. Нас успокаивало то, что мы уже знали, для чего были предназначены эти жертвы.
С началом войны хлеб стали выдавать по карточкам: работающим – 800 граммов, иждивенцам – 400.
– У нас было постоянное чувство голода, – говорит Виктор Александрович. – Перед отъездом из интерната домой мы в подъезде по кусочку съедали весь хлеб, выданный нам на два дня. За это мы с братом получали от родителей выговор.
– С началом войны весь город начал готовиться к самообороне. Почти рядом с нашим домом было убежище, куда мы часто залезали с ребятами и представляли, как бы мы вели себя во время настоящей бомбежки. А однажды на нашей улице мы нашли небольшую бомбу. Нужно было ее как-то обезвредить, мы засыпали отверстия порохом и подожгли. Смотрим, сильно разгорелся сам корпус, разбрасывая огненные струи из тех отверстий, где был порох. Бомба горит, а рядом канава с водой, но никто из ребят подойти не решается, чтобы сбросить ее в воду. Тогда я подошел, быстро охватил ее вытянутыми руками за стабилизатор и плюхнул в воду. Сделал это очень быстро. Вода вокруг забурлила и бомба с шипением утонула в канаве.
Американская тушенка
Виктор Литвинов вспоминает, как отвоевывали свою кладовую у крыс и дом у тараканов.
– На крыс мы ставили капканы, но они не помогали. Закрывали на ночь в кладовой кошек, но не каждая кошка способна задавить большую крысу. Нам помогла соседка. Она предложила своего здорового кота, и мы согласились. Закрыли его в кладовую, а утром обнаружили двух задавленных крыс.
– То же и с полчищами тараканов: ничто не могло уменьшить их количество. Не раз в лютые морозы нам приходилось селиться в каморке, в коридоре, а в остальном доме открывать окна и двери, чтобы заморозить этих насекомых.
В 15 лет Виктор Литвинов пошел работать на Беломорский лесозавод, где трудились его отец и брат.
– Оказывая помощь фронту, все старались делать быстрее и больше, – вспоминает мужчина. – Ну а спешка иногда приводит к травмам. Однажды я увидел в нашем цехе на пильном станке чьи-то пальцы.
Нам казалось, что Победа близка и скоро наступит разгром немцев. Все жили верой в это. Мы долго ждали от союзников открытия второго фронта. Только в 1943 году стали получать помощь от американцев. Как-то к нам попали американские коричневые ботинки из толстой кожи. Забросили мы их на чердак, да так и не носили. Получали мы тогда от американцев и тушенку. Говорили, что она из мяса крыс (кто-то нашел однажды в банке подобие хвоста, потому и решили, что мясо крысиное), но оказалось, что из мяса ондатры. Многие все равно есть не стали – побрезговали, ну а мы ели с удовольствием.
Братские могилы
Сильный голод помнят все дети войны.
– Когда шел в школу, мне мать давала 6 маленьких кусочков сахара на неделю – по кусочку сахара в день. Сладкого больше ничего не было, – вспоминает Владимир Фифилов. Он как сейчас помнит начало войны:
– Наши матери просто ревели. Сегодня войну объявили, а завтра уже всех на нее забрали. У нас в деревне из каждого дома мужчина ушел на фронт, и почти всех убили. Помогать матерям оставались дети. Мы пасли коров и лошадей, боронили землю, возили навоз, заготавливали крапиву для фронта. Когда мать получила телеграмму, что отца убили, было очень страшно: как кормить четырех детей и бабушку?
Окончив 7-й класс, Владимир Павлович пошел на заработки:
– Помню, как я в новых сапогах пошел на сплав. Мужики говорят: "Володька, переплывешь на ту сторону на одном бревне, мы поставим тебе 3-й разряд, не переплывешь – на втором останешься". А лес-то идет. Раз, меня дерево толкнуло, и я упал. Два километра меня несло. Один сапог, который особенно тянул, пришлось сбросить. Так и вернулся домой без него. Мать к тому моменту уже знала, что я чуть не утонул.
В ожидании новостей семья Владимира Фифилова каждый вечер шла к соседям – счастливым обладателям приемника на батарейках.
– Всей деревней собирались, – вспоминает мужчина. – Приходили и узнавали, что сегодня сдан такой-то город. А уж когда война закончилась, все выбежали на улицу и кричали: "Ура, ура! Победа!" Некоторые плакали, что их отцы ушли на фронт да так и не вернулись.
Сам Владимир Фифилов много лет спустя попытался разыскать место, где похоронен его отец: поехал в Питер на Синявинские болота.
– Там погибли сотни тысяч наших солдат. И их кости лежали на болотах не убранными аж до 1957 года, – говорит Владимир Павлович. – Потом экскаватор канаву вырыл и закрыл их землей. Вот такие братские могилы. Я побывал на них в 1960 году.
Не понимает Владимир Фифилов, как так получилось, что чиновники просто взяли и вычеркнули их – детей войны – из списка тех, кто работал на благо общей Победы:
– Пацаны, дети работали. На них же все и держалось. Они такую поддержку оказали фронту. А по итогу даже статуса никакого не заслужили.
В оккупации, как в аду
Не понимает, почему о них, детях войны, забыли, и Мария Маймистова.
– Это поколение в свои 11-16 лет самоотверженно трудилось в тылу во имя Победы, заменив ушедших на войну. Не их вина, что по малолетству не взяли на фронт. У того поколения не было настоящего детства, его отняла война.
Марию Афанасьевну война застала на Украине.
– Уже на третий день войны немцы были у нас в городе, – вспоминает женщина. – Более молодые успели получить оружие, обмундирование и уйти с отступающими войсками Красной армии, а старшие оказались в оккупации, в том числе и мой отец. Ему тогда был 41 год. И до освобождения в марте 1944 года мы жили в оккупации, как в аду.
Мария Маймистова помнит, как через их город немцы гнали колонны военнопленных – измученных, голодных, больных:
– Нам удавалось через полицаев узнавать день прохождения военнопленных. И ночью вдоль дороги мы раскладывали для них вареную картошку и куски хлеба. Подбирая их, пленные толкали друг друга, слабые падали и их убивали на месте гестаповцы. Потом мы хоронили погибших и на крестах дегтем ставили их именные лагерные номера.
Сейчас Мария Маймистова – председатель Совета ветеранов издательско-полиграфической отрасли.
– В нашем коллективе есть и участники Великой Отечественной войны, и малолетние узники финских лагерей, и жители блокадного Ленинграда, и госслужащие, – говорит женщина. – Эти категории ветеранов отмечены нашей властью, имеют более или менее достойную пенсию, награждаются юбилейными медалями и прочее. А вот детям, трудившимся в тылу, не всем повезло найти архивные документы, подтверждающие их труд в период войны, поэтому они лишены возможности получить звание участника трудового фронта. На все запросы и обращения в разные правительственные инстанции получаем только отписки. Мы полностью зависим от доброй воли президента, но достучаться до него очень непросто. Ждем, когда будет принят закон о детях войны, по примеру Белоруссии и Украины. Дождемся ли?
