"Война – дело мужское".Звучит почти как аксиома. Так получилось, что все наши представления о войне связаны с образом мужчины-солдата. Однако нельзя забывать, что в годы Великой Отечественной в армии служили 800 тысяч женщин (а просились на фронт еще больше). Они сделали все, что могли, для Победы.
"Дочка, война началась!"
– 22 июня 1941 года у меня был выпускной вечер, – вспоминает Тамара Кутузова. – Сначала мы прощались с учителями, а потом пошли на речку встречать солнце. Утром возвращаюсь домой, а папа мне и говорит: "Дочка, война началась!"
В военкомате, куда отправились Тамара и ее подруги, девчонкам ответили, что их год не призывной, и на фронт не взяли. Но немец шел быстро и раненых было так много, что ближайший полевой госпиталь не справлялся с работой. И шестерых комсомолок, включая Кутузову, взяли в него вольнонаемными. Потом девушек перевели в эвакогоспиталь. А 18 августа 1941 года они попали в окружение.
– Выбивались мы из него аж до октября, – вспоминает Тамара Кутузова. – Шли через леса, проселочными дорогами. Когда вышли, были все опухшие, оборванные, голодные. Нас же никто не кормил. Пока была картошка на колхозных полях, мы ее копали и пекли ночами в лесах.
После окружения девушек поместили в пересыльный пункт, а через некоторое время от молодого человека в военной морской форме они узнали, что уезжают. Куда? Тогда им об этом не сказали.
– Не знаю, сколько суток мы ехали, – говорит Тамара Федоровна. – Приехали, выгружаемся... Москва. Нас построили и куда-то повели.
Оказалось, что привезли их в объединенную военно-морскую школу. Тамару Кутузову зачислили курсантом в 4-ю роту, во взвод электриков.
– В нашей школе учились 1000 девочек и 1000 ребят, – говорит женщина. – Но мы никогда друг друга не видели. Совершенно. Учиться было тяжело. Командиры у нас все были уже раненные. Они знали, что нас ждет, и очень строго нас обучали.
Родина не забудет
Тамара Кутузова попала в морскую авиацию. Работала мастером по зарядке самолетных аккумуляторов.
– Летчик ведь один летает, – говорит Тамара Федоровна. – Остальное все делают другие люди. Ни один самолет не мог подняться без аккумулятора. Ни одна рация не могла работать без аккумулятора. Все это делала я. В большой Победе над врагом есть и частичка моего труда.
Когда парня, под руководством которого работала Тамара Федоровна, перевели на другое место работы, ее назначили начальником зарядно-аккумуляторной станции авиабазы. Тамара Кутузова вспоминает, как в 1944 году к ним в часть приехал командующий морской авиацией генерал-лейтенант Жаворонков:
– Я в это время делала перетяжку движка. Вылезаю из-под него, руки все в масле, вижу – генерал стоит. Я аж вытянулась. А он удивился: "Девушка?" Ну, говорит, я первый раз за всю свою жизнь встречаю женщину в этой должности. Спросил, долго ли я работаю и что буду делать после войны. Я ответила, что пойду учиться. Он сказал, что выносит мне благодарность, и добавил: "Помните, девушка, Родина вас не забудет!"
– Война закончилась, а нас еще полгода не демобилизовывали. В родные края я вернулась только в конце ноября 1945 года. Приехала и ничего не узнала: все было разрушено и сожжено. И я решила, что теперь выберу для себя только мирную профессию.
И поступила в университет на биолого-почвенный факультет...
– Если бы было нужно, я бы еще раз через все это прошла, – говорит Тамара Кутузова. – Какое-то поколение у нас было удивительное, патриотичное. Я вот иногда думаю: как же это мы все выдержали? Ведь мы же были девочками 18-19 лет. Как трудно было...
А на озере дети кричат
Наутро после школьного выпускного узнала о войне и Анна Филиппова:
– Смотрю: на площади Кирова народ кучкой стоит, в основном женщины. Все плачут – война, говорят. Какая война? Финнов вроде уже победили. Прослушала я речь Молотова, сходила за булочками и тут только до меня дошло. Что теперь будет с нами?
Вернувшись в общежитие, Анна Филиппова сообщила подругам страшную новость. Далее – по призыву комсомольской организации отправилась на оборонные работы под Пряжу, но по состоянию здоровья вскоре была от них освобождена. Вернулась домой, проработала какое-то время инструктором райкома, потом директором Дома культуры. В начале ноября Аню вызвали в военкомат и сказали, что объявлен набор девушек в противовоздушную оборону. На сборы дали четыре дня. Там же, в военкомате, она узнала, что ее отца уже отправили на фронт.
– Сердце у меня заныло: как же там мама? – вспоминает Анна Ивановна. – Только что сына схоронила – брат под молотилку попал, отца нет. С попутной машиной добралась до дома, попросила маму баню истопить, а сама молчу. Мама по мужчинам нашим плачет, но я решилась. Война, говорю, я тоже завтра на фронт ухожу.
Потом был учебный полк. Самым сложным было выучить все типы самолетов – наших и немецких, английских и американских. Требовалось не просто знать, но уметь распознавать их по звуку. После окончания курсов Анна Филиппова получила специальность "зенитная пулеметчица". Ее направили на Ладогу, охранять эвакуируемых.
– Часто фашистские летчики прорывались в наш тыл и бомбили города и села, – вспоминает Анна Ивановна. – По Ладоге из Ленинграда на катерах детей вывозили. Их бомбили. Стою на посту, "ловлю" самолеты, а на озере дети кричат, тонут, только шапочки потом плавают... На всю жизнь в памяти остались эти страшные картины.
В марте 1945 года на территории Югославии (куда только не забрасывала ее война) Анна сбила вражеский истребитель – "мессершмит-110". Летчик выпрыгнул с парашютом и был взят в плен. Позже, на допросе, он попросил показать зенитчика, сбившего его. Анну Филиппову пригласили в штаб. Когда немецкий летчик увидел хрупкую девушку, он заплакал от досады...
Вот такая война
В Кондопоге живет ветеран Великой Отечественной войны Евдокия Васильевна Хусу. Сейчас ей 91 год. Когда началась война, она добровольцем отправилась на фронт и по распределению попала в минеры. Вот отрывок из ее воспоминаний.
"...Всякого навидалась и наплакалась за это время. Финны очень много людей вешали на деревьях, а повешенному за пазуху прятали мины, чтобы, когда их будут снимать, произошел взрыв. Мы их разминировали. Жутко было, я плакала, потому что не знала, смогу ли похоронить того, кого снимаю, или, может, и от меня одни ботинки останутся. Бывало, гранату под деревом закапывали. Или по несколько солдат в куче лежали – то ли расстреляны, то ли для нас ловушка. Сначала нужно было во всей округе мины обезвредить, потом только к убитым подходить и осторожно, привязав веревку мертвому на ногу, вытаскивать. И одновременно проверку делать миноискателем. И так по очереди всех погибших таскали. Вот такая у нас война была..."
"Сестренка, не бойся"
Девчонкой попала на войну и Екатерина Мудрова. Когда пришла беда, ей не было и 19 лет. Всю войну она проработала хирургической медицинской сестрой.
– 22 июня мы сажали картошку, – вспоминает женщина. – Возвращаемся в деревню, а вокруг плач. Нас всех посадили в лодки и повезли.
После лодок были железнодорожные вагоны и длинная дорога. Пришлось поработать и в Беломорске, и в Архангельске, и в Каргополе.
– Возили столько, что точного маршрута сейчас и не упомнишь, – говорит Екатерина Мудрова. – А потом нас отправили в Сегежу. И тут уже началось. Сегежа была близко к фронту, и раненых поступало очень много. Больше всего я работала в операционной. Это самое сложное – каждый день видеть человеческое горе. Больные у нас долго не задерживались. Едва становились транспортабельными, их отвозили в тыл.
Как только Екатерина Мудрова заговаривает о войне, в ее глазах появляются слезы. Она до сих пор даже размеры ран помнит у некоторых солдат.
– Особенно запомнился мне молодой москвич, – говорит Екатерина Ивановна. – Ему руку ампутировали, зашили, перевязали. Он лежал один в изолированной палате. Вдруг слышу шум: "Быстро-быстро, хирурга, сестру с материалом". Я схватила бинт и бегом туда. Вижу, стоит этот солдат и истекает кровью. Оказывается, он содрал с себя повязки и все швы разбередил – не хотел жить. И мы не смогли его спасти. Умер.
Женщина вспоминает, как однажды испугалась, услышав прямо над госпиталем гул самолета. Все, кто мог ходить, тогда спрятались. Остались одни лежачие и она: не захотела бросать их одних.
– Помню, лежит солдат, и от пяток до лопаток у него гипс. Куда он пойдет? – говорит Екатерина Ивановна. – Я подхожу к нему, бледная, как покойник. У меня даже сердце тогда не в груди, а где-то у горла билось. А он мне и говорит: "Сестренка, не бойся. Все! Он летит по назначению. Не будет нас бомбить". И я ему поверила... А потом-то, конечно, я уже привыкла.
Разглядывая награды, Екатерина Мудрова останавливается на одной:
– Вот – "Отличник санитарной службы". Это меня еще в войну наградили. И это моя самая ценная награда. Я ее заслужила.
