Веру Федоровну Бабкину, бойкую, маленькую бабушку 83 лет, в петрозаводском Доме ветеранов (по-простому – престарелых) знают все. Она помогает как новичкам, так и "старичкам", поет в хоре и постоянно избирается в культурно-бытовую комиссию. Не мудрено, что именно с посещения её комнатки на девятом, самом "престижном", этаже мне посоветовали начать свое путешествие по дому престарелых.
К слову, здесь интересная "поэтажная" градация. На девятом и восьмом живут те, кто ещё бодр, полон сил и в здравом уме. На седьмом – слабомыслящие. Шестой этаж – промежуточный. На нем живет персонал. На пятом – больные и слабые. На четвертом – такие же, только чуть похуже. И, наконец, на третьем и втором – "совсем лежачие, к ним не надо ходить". Между этажами – постоянное "движение". Так персонал называет процесс перемещения людей с верхних этажей на нижние. Поднимаются, увы, редко. Каждый день жильцы проживают с мыслью, что скоро им придется спуститься этажом ниже. Потом ещё ниже, потом ещё... Все ближе к третьему и второму. Все ближе к неизбежному концу. На ум сама собой приходит аналогия с девятью кругами ада. Хотя, если отбросить мрачные мысли, все далеко не так плохо. Особенно на верхних этажах.
Девятый этаж
Первое, на что обращаешь внимание, поднявшись на девятый, – специфический запах (он, кстати, присутствует на всех этажах) не то старости, не то кухни, не то препаратов. Обитатели привыкли, а вот гости сразу обращают внимание. Все остальное на очень хорошем уровне: чистые, светлые коридорчики, диванчики, цветочки.
Веру Федоровну я застала в комнате "трудотерапии" за распусканием чего-то вязаного. На мое предложение поговорить она отложила работу в сторону и вежливо позвала: "Пойдемте ко мне в комнату. У меня хорошо". Оказалось, и правда хорошо. Комната маленькая, но уютная. Почти как дома, только туалет и душ общие.
Как и многие другие, Вера Бабкина не рвалась в дом престарелых. Сын выпивал, ругался. Вера Федоровна устала бороться и ушла сюда, оставив трехкомнатную квартиру. Иногда сын звонит и едва не плачет в трубку, как ему плохо без мамы. На что Вера Федоровна вздыхает: "Тебе и со мной тоже плохо. Нет уж, коли ушла, так буду здесь до конца".
Распорядок дня у Бабкиной, как в пионерлагере: в 7 утра – подъем, в 9 – завтрак, дальше – свободное время. Потом – обед, полдник, ужин. "Жаловаться не на что, – говорит Вера Федоровна. – Накормят, полы намоют, о здоровье справятся. Многие здесь прижиться не могут, хотя дома и в помине нет всего того, что есть здесь". Единственный минус, который отмечает Бабкина, – неважная кухня: "Продукты хорошие, но то, что из них готовят, – не всегда приятно". Правда, выход есть. По закону дом престарелых высчитывает 75% от пенсии своих обитателей. На остатки Вера Федоровна покупает, что пожелает.
Восьмой этаж
На восьмом этаже в просторной двухместке живет пара: Тамара Сергеевна и Николай Иванович. Они – местная достопримечательность. Я застаю их у телевизора. Чуть насупленный дедушка в очках и тщательно выглаженной рубашке и бабушка с завитыми волосами, отчего-то красной челкой и украшениями на пальцах в два ряда. На вопрос о возрасте Тамара Сергеевна отвечает честно: 82 года, а вот Николай Иванович темнит: "Я моложе на 10 лет". На самом деле ему 81.
История встречи этой пары проста. "Я не могу без мужчины, такая уж родилась, – рассказывает Тамара Сергеевна. – Только прибыла сюда – стала присматриваться к тем немногим мужчинам, что тут были. На Иваныча сразу глаз положила: серьезный такой, симпатичный. Ходили все, глазели друг на друга. Потом он раз пришел в гости, другой. Потом будто помолодел: не ходить, а бегать в гости начал. Ну, чувства у нас появились. Я и говорю: "Тебе бегать не надоело? Айда ко мне жить!" Ну он и айдакнул. Дали нам двухместку, третий год уж живем".
"Скучно здесь", – напоследок подает голос Николай Иванович. "Чего это тебе скучно? – удивляется его половинка. – Вон сколько баб на каждом этаже!" "А чего мне с такими, как ты, старыми делать-то? – разводит руками дед. – Мне б вон такую, как девушка!" – и указывает на меня.
Уже в коридоре Тамара Сергеевна меня догоняет и шепчет "по-девчачьи": "Вы не смотрите, что я старая. Я ещё о-го-го! Вон, каждый день завиваюсь. Сегодня только шпилькой случайно лоб проткнула, так кровь пошла и волосы в красный цвет окрасились. Ну это ничего, помою голову попозже. Никуда он, в общем, от меня не денется", – кокетливо поправив красную челку, заканчивает тираду Тамара Сергеевна.
Седьмой этаж
На седьмом этаже замечаю отрешенность на лицах людей. Подозрительно на меня косятся, отодвигаются, кажется, даже принюхиваются. Иду по коридору в поисках комнатки Александры Соколовой, единственной вменяемой на этаже.
Александра Александровна живет одна и ни с кем не общается. Как сама признается: перестала тянуться к людям. На этом этаже она осталась по собственному желанию. Потому что здесь "хоть и ненормальные, но зато добрые, не сплетничают, не плетут интриги, как на верхних, и думают, что я – начальник".
"Что же вы так редко к нам приходите? – с порога вопрошает меня Соколова. – Разве вы не знаете, как нам важно, чтобы вы приходили, спрашивали, как у нас дела? Ведь нам так не хватает внимания и участия! Вот бы магазин открыли, в котором можно было бы внимание на вес покупать, ласку и тепло..." Я обескуражена. Стою и моргаю увлажнившимися глазами. Видя мое смятение, Александра Александровна берет меня за руку и усаживает на стул: "Не бойтесь, это я так..."
У Александры Александровны – два сына. Тот, с которым жила, – погиб в автокатастрофе, и она осталась одна в Кеми в двухкомнатной квартире. Ко второму идти жить нельзя – семья у него. Стало одиноко, поэтому попросилась сюда. В доме престарелых Александре Александровне нравится. И персонал приветливый, и обитатели не докучают.
Вспоминая о муже, немного нервничает: "Муж умер в 65-м году. Остались два сына – ужасно ревнивых. Говорили: мужика домой приведешь – в окно вместе с ним вылетишь. Ну я боялась детей, потому ни с кем не встречалась. Ухаживали за мной, конечно, но я отшивала. Так больше замуж и не вышла".
На прощание Александра Александровна вручила мне сок и яблоко: "Угощать некого, да и голодная ты небось. Кушать надо молодым".
Пятый этаж
На пятом этаже захожу в комнату к 84-летней Матрене Ивановне Дышиной. У нее в гостях дочь. Моему появлению обе несказанно рады. Как раз сейчас дочь собирается писать письмо президенту с просьбой разобраться, почему ее матери-ветерану не дают квартиру.
Матрена Ивановна – инвалид. В 44-м работала электросварщиком – чинила вагоны. Вагонов было много, и однажды, по молодости и неопытности, Матрена Ивановна перегрела сварочный аппарат, и тот вышел из строя. Ее наказали – отправили на станцию Кушмурун работать с движущимися составами. Там она попала под состав и защемила обе ноги. Одну ампутировали сразу, а вторую молодая врач оставила "поглядеть, что будет". О враче Дышина вспоминает со слезами. "Она меня спасла, спасла", – повторяет женщина, всхлипывая.
В разговор вступает дочь: "Вторую ногу маме тоже должны были ампутировать. Но она была меньше раздавлена, чем первая, поэтому врач на свой риск оставила ее. Ногу мама не чувствовала долго, а однажды проснулась и поняла: болит нога. Она – к врачу: так, мол, и так, нога болит, что делать? А врач как кинется её обнимать! Оказалось, боль в ноге – признак того, что "пришла нога в чувство". "Если бы не врач, была б я сейчас на коляске", – говорит Матрена Ивановна.
После того как Дышина потеряла ногу и здоровье, она никак не может понять, почему её не записывают в очередь на квартиру: "Мы же все для Победы, все для фронта... А мне говорят: "Зачем вам квартира, вы же скоро умрете". Как же так?!"
У Матрены Ивановны в доме престарелых тоже был любимый человек. Да прожили они вместе недолго. Только расписались, положили Дышину в больницу на операцию по зрению. Как прооперировали, стала она звонить Павлу Михайловичу и узнала, что он очень плох и его забирают родственники. "Я убежала из больницы, чтобы успеть попрощаться, – вспоминает Дышина. – Ничего нельзя было сделать. Так нас и разлучили. Как в сериале. Долго я потом ещё плакала".
Четвертый этаж
На четвертый этаж к Анастасии Федоровне меня отправляли едва ли не со всех этажей. И все говорили только одно: "Она у нас хорошая. Постоянно гуляет. Можете не застать дома". Но я застала. 89-летняя Анастасия Федоровна только что вернулась с прогулки.
По всему видно, что когда-то она была шустрая и активная, но возраст, увы, взял свое. Пенсионерка пришла в дом престарелых из нормальной семьи: сын, невестка. Как сама говорит: сын болел, невестка ворчала. Поняла, что мешает – и ушла. Её и не удерживали. В доме престарелых Анастасия Федоровна много болела. Может, просто с тоски. Сын редко навещает, все ссылается на работу, внуки и вовсе не приходят. Чтобы не слечь, она и завела привычку гулять по многу часов в день. Пока здоровье позволяло, ходила в лес, кормила белочек. Стоило им ее завидеть, тут же сбегались со всех сторон. Поскольку ни с кем из обитателей дома престарелых Анастасия Федоровна толком не общается, белки были ее лучшими друзьями. И сейчас, когда она о них рассказывает, у неё дрожит голос. Здоровье больше не позволяет ей ходить в лес: путь лежит через горочку, а взобраться на нее она уже не может.
"Чувствую, мне осталось недолго. Но не сильно расстраиваюсь. Здесь мне хорошо, но как-то... пусто. Ни на что не жалуюсь: здесь и уход, и забота. Можно подумать, дома всем, кто сюда пришел, было лучше".
Третий этаж
Перед дверью на третий этаж я стояла долго. Но все-таки вошла. Тишина гробовая, в коридорах – никого. Встреченная медсестра повторила слова, слышанные ранее: "Здесь вам никто ничего не расскажет. Они совсем плохие все уже".
Чувствуя ком, подступивший к горлу, иду за медсестрой. Она открывает двери палат, и за каждой я ощущаю невыносимый запах и вижу ничего не выражающие, бледные лица. Кто-то спит, кто-то сидит, уставившись в пустоту, кто-то что-то бормочет лежа. На меня никто не реагирует. Вообще.
"У нас только одна бабушка более-менее нормальная тут есть", – говорит медсестра и отводит к Калерии Михайловне. Женщина поразила своей худобой. Скелет, обтянутый кожей, она сидела на постели и ела суп. В доме престарелых Калерия Михайловна уже 15 лет. Муж погиб в автокатастрофе, дети умерли маленькими. Жила одна, проработала 30 лет в детском доме, а потом, как и другие, не смогла сама за собой ухаживать. На третьем она оказалась потому, что уже долгое время "лежачая". Куда-то шла, упала, сломала ногу. Да так, что больше никогда не сможет ходить. На мой глупый вопрос о том, что же она делает целыми днями, Калерия Михайловна улыбается: "Что я делаю? На кровати с боку на бок ворочаюсь. Иногда приходит мысль – скорее бы уже конец, а иногда проснешься, так и пожить вроде можно. Зависит от настроения".
Дому престарелых и всему персоналу Калерия Михайловна очень благодарна: "Разное про наше жилище говорят те, кто дома живет, но одного не понимают, что для нас это и есть дом. Единственный, который от нас не отвернулся. И люди, которые за нами ухаживают, нам, конечно, чужие, но в то же время куда роднее, чем те, кто остался там".
На второй этаж я не пошла.
Холл
После всех разговоров с обитателями дома престарелых не очень хочется идти к соцработникам. Хочется домой, к маме. Но я иду. Есть один вопрос, на который мне нужно получить ответ.
Как попасть в Дом ветеранов?
Заведующая социальной частью рассказала, что больших очередей у них нет. Сейчас даже недобор. Ветераны войны принимаются без очереди, все остальные – по направлению врача. Есть ещё платные места – для тех, кому временно нужно где-то пожить.
Для жителей дома престарелых здесь делают все: ремонты, концерты, праздники. Но даже если подавать еду из хорошего ресторана, никто и никогда не сможет почувствовать себя здесь, как в родном доме. Однако та забота, которая оказывается людям, – для них, все понимающих, единственная и самая ценная ценность.
