К 90-летию Карелии площадь Кирова в Петрозаводске украсилась еще одним отреставрированным зданием. Над его входом большими буквами выведено «Дом Кантеле». Сюда снова вернулся Карельский национальный ансамбль «Кантеле», которому, к слову, в следующем году исполнится 75 лет. После капитального ремонта «начинка» здания преобразилась до неузнаваемости. Здесь удобно и зрителям, и артистам. Небольшой концертный зал, просторные репетиционные классы, современная звукозаписывающая студия, мастерские по ремонту и изготовлению музыкальных инструментов и пошиву национальных костюмов, прачечная, душевые, тренажерный зальчик, даже кухня и столовая...
В общем, сбылась мечта Лилии Степановой, которая трудится директором «Кантеле» уже 10 лет. Она в первый же день директорства решила, что зданию необходим капитальный ремонт, и добилась своего. Теперь артисты чувствуют себя на работе как дома.
Директор – это кто?
– Лилия Алексеевна, мне понятна роль художественного руководителя ансамбля, концертмейстера, хормейстера, а что делает директор ансамбля?
– У директора ансамбля «Кантеле» забот, как говорится, полон рот. Многие из них, на первый взгляд, незначительные, мелкие, но как раз они-то и определяют нормальную рабочую атмосферу: температурный режим, свет, канализация, чистота помещений и т.д. и т.п. В ансамбле 93 человека. Организовать работу каждого – моя забота. Так что дело мне есть до всего. Вот недавно пришли на служебный вход два мужичка: «Нам надо на крышу!» И администратор им уже показывает путь. В это время проходила мимо я: «Подождите, а вы, собственно, кто такие и что вам надо на крыше? Покажите документы, рабочее задание». В общем, последовала разборка. И с мужиками, и с администратором, и с завхозом.
– Значит, вы директор строгий?
– Это правда. Характер у меня непростой. Иногда поручу что-то сделать, а потом побегу и быстро выполню сама. Я все умею, и хочется еще много чего сделать, а не ждать, пока кто-то наконец-то справится с моей просьбой. Значит ли это, что у меня плохой характер? Или хороший? Для людей сообразительных, умелых – я нормальная. Для лентяев, неумех – конечно, жестокая. Однако каждое недоразумение, а уж тем более если кого-то обидела, я переживаю тяжело и долго. Даже после того как извинюсь, что, кстати, не считаю зазорным.
– Помните свой приход в «Кантеле»?
– Как сегодня. Ведь в работе художественного коллектива я, по сути, не разбиралась. Что главное? Что второстепенное? Входила во все это с ходу, кропотливо. Скажу честно, не без проблем для здоровья. И поняла, что главное – это кадры и репертуар. Именно они определяют успешную работу директора. Однако правильно подобрать художественных руководителей – не так просто. От них зависят и рост мастерства артистов, и выбор репертуара. Это определяет выживаемость ансамбля, особенно сегодня, в такое непростое экономическое время. У нас 14 концертных программ. Они создавались не наобум, а чтобы и зрителям были интересны, и артистам помогали максимально раскрыть талант. Например, недавно купили четыре электромузыкальных инструмента и сразу подготовили рок-программу для молодежи. Звучание электроинструментов особое, оно привлекает молодых. К слову, у нас не только национальные финские, карельские, вепсские программы. Есть даже латиноамериканская.
– И все-таки директор завода и директор «Кантеле» – почувствуйте разницу.
– Да нет. То же производство, тот же план, в том числе и финансовый.
– Но артисты… это ведь, мягко говоря, товар непростой. С ними порой может справиться только Карабас-Барабас.
– Если ты хочешь сказать, что они натуры более тонкие, чем другие, то ошибаешься. Они более эмоциональны, и только в этом их непредсказуемость. Тонких, чувствительных немало, а может быть, даже больше среди учителей, врачей, инженеров. Но последние к тому же еще и психологи, поэтому умеют сдерживать свои эмоции. Сегодня в «Кантеле» создана атмосфера, которая мне нравится: спокойная, плодотворная. Если и случаются взрывы, то решаем их по-деловому, чаще в конструктивном разговоре. Однако когда кто-то уходит из ансамбля, я это переживаю тяжело.
Я не родилась железной
– То, что у вас характер лидера, – это налицо. А как он складывался?
– Долгая история. Мои дед и бабушка из карельского села. Всю жизнь трудились в поте лица, жили очень скромно. Как же я была удивлена, когда недавно в ФСБ, читая документы моих родных, репрессированных в 1935 году, узнала, что, оказывается, я из зажиточной крестьянской семьи. В 1917 году дед участвовал в революции, в 1935-м уже оказался врагом народа и сгинул бесследно. Его жена, моя бабушка Варвара, со всеми своими многочисленными детьми была сослана в Сибирь, где, кстати, я и родилась. Думаю, мой характер близок характеру бабушки. Она была очень сильным человеком. В 1993 году, когда я, не зная, была крещена или нет, решила креститься – душа этого требовала – и сделала это в Кижах, то взяла себе второе имя в честь моей бабушки – Варвара.
В 1955 году не стало моего отца. Мне тогда было 7 лет. Нас осталось трое у матери: я и два брата. Мама все время работала. Невольно в семье лидером стала я.
– Человеку сильному и карьеру, наверное, строить легче?
– Не знаю. Когда в 1968 году вернулись из Сибири в Петрозаводск, то столкнулись с большими трудностями, прежде чем здесь закрепились. И главная из них: не брали на работу, потому что не были прописаны в Петрозаводске. А не прописывали потому, что не работали. Я пошла разнорабочей на стройку. Дали койку в общежитии. Вскоре избрали секретарем комсомольской организации. Одновременно пошла заочно учиться. Вступила, поверь, бескорыстно, в партию. Когда окончила учебу, назначили меня замдиректора музея «Кижи» по науке. Помню, некоторые тогдашние идеологические партийные стандарты ставили меня в тупик. Например, в Кижах от нас требовали работу с абсурдным названием «Анализ иконописи с точки зрения атеизма». В 1993 году при первой же возможности вышла из партии. Если честно работаешь, то зачем тебе партийные подпорки?
– На должностях, связанных с культурой, вы проработали уже более 30 лет. За что удостоены, в частности, звания заслуженного работника культуры России.
– И при этом у меня никогда не было протекций. Я никого не сметала на своем пути. Меня всегда приглашали. Когда я работала в Кижах, сильно заболела мама. Я тогда просто разрывалась. В горкоме КПСС мне предложили возглавить Управление культуры городской администрации. Восемнадцать лет я занимала эту должность. А потом ушла. Сама, в никуда. Устала от повторяющихся из года в год мероприятий. Однообразная пластинка утомила. Год сидела дома.
– И оказались в «Кантеле». Как?
– Меня пригласил сюда тогдашний директор ансамбля Вячеслав Сергеевич Сеидов. Правда, с «Кантеле» я встречалась еще в молодости. Когда ходила заниматься танцами к Хельми Мальми. Добрейшей души человек. Это она ввела меня в круг людей культуры.
Так что я не родилась железной. Лидером меня сделала жизнь. И по правде, если в молодости лидерство мне нравилось, то сегодня уже нет. Суть моей жизни, как и раньше, – работа. При этом у меня нет дачи, нет машины, до 40 лет прожила в бараке-общежитии. И только потом переехала в благоустроенную квартиру, и то к маме.
Сегодня мне часто становится грустно, одиноко и хочется поплакать. Что я и делаю порой наедине с собой.
От чего плачет железная леди
– Признаюсь, очень многого из происходящего в нашей стране я не понимаю. Думаю, это касается не только меня. А потому люди, их отношение друг к другу стали другими. А ведь я всю жизнь провела среди людей. Помню, моя квартира была как проходной двор. Я всем верила, помогала. А потом меня предавали – когда получали от меня то, за чем, собственно, и шли ко мне.
Поэтому теперь я стала более обидчивая, ворчливая. Недоверчивая. Стала обращать внимание на то, чего раньше не замечала. Но, слава Богу, сохранилась во мне самокритичность. Сегодня предпочитаю свободное время проводить одна. Дома.
– Может быть, надо стать циником?
– Я толком и не знаю, что такое цинизм. По-моему, многие притворяются циниками, чтобы скрыть свою беззащитность. Истинных циников немного. Их главная и самая заметная черта – они обидят и ничуть не раскаиваются в этом. Я с такими сталкивалась. Скольких интриг мне удалось избежать, а от скольких я пострадала? Это знаю только я. Поэтому, как это ни страшно, я уже меньше верю в добро. И сама стала меньше делать добра.
Хотя все очень сложно… Может быть, все не так. И вокруг. И со мной лично. С ходу всегда трудно понять ситуацию. Я все-таки стремлюсь не рубить с плеча. Ведь никто нам не дал права безапелляционно судить других.
– Так плачете-то от чего?
– От собственного бессилия. От жизни нашей собачьей.
– И что же вы предпочитаете в отношениях с людьми?
– Компромисс. Но не экспромтом. Он должен быть хорошо продуман, взвешены все плюсы и минусы.
Ведь в конфликте всегда виноваты обе стороны и каждый считает, что он более прав. Но компромисс надо отличать от предательства. Вот предательства я не прощаю. Такой человек для меня – как отрезанный ломоть. Еще терпеть не могу всякого рода разборки. Они бесполезны, только усиливают трещину во взаимоотношениях. А уж самая непоправимая ситуация, когда выносят из избы сор. Не надо предавать огласке кухонные недоразумения. Если это, конечно, не суперпринципиальные вещи. Но принципиальных вопросов, поверь, не так уж и много.
– Вы не противоречите сами себе?
– Пожалуй. С возрастом все более понимаешь сложность жизни. Поэтому теперь избегаю давать советы.
– А может, просто надо жить проще? День прошел – и слава Богу.
– Кто его знает, как надо жить. Мое спасение – моя работа. Она меня лечит от всего. Надо просто пахать. Пахать. И пахать. В поте лица. Это поможет жить. И выжить.
