Кроме двух вечных русских вопросов «Что делать?» и «Кто виноват?», волнуют, сознаюсь, меня еще три. Давно, надо сказать, волнуют. И не то чтобы неотвязно, но всякий раз, когда я в Америке, происходит у меня обострение этого дела. Хоть плачь. Во-первых, почему здесь нет проплешин на газонах? Во-вторых, почему тут не пачкается обувь? И, в-третьих, отчего же в здешних туалетах не пахнет туалетом?
Ну не понимаю я! У нас же вечно висели таблички: «По газоном не ходить», бдительные бабушки до полусмерти журили каждого, чья нога сбивалась с твердого асфальта и ступала на зыбкие травы. Для нас газонохождение – это прорыв сквозь запреты и бунт индивидуальности. И тем не менее газоны плешивы и на каждом из них проложена тропа бунтаря-углореза. А у них все можно. На лужайках резвятся дети, валяются взрослые, отдыхают бомжи, народные массы спокойно разгуливают по зеленой поросли, но трава каждый день как новая. Парадокс...
Теперь про обувь. У них можно ходить целыми днями по городу, подняться в горы, спуститься в яму, перейти железную дорогу, а подошва останется чистой. У нас же, если не снял кирзачи у порога, весь пол будет в песке и следы черной дряни несмываемым пятном лягут на твою хижину.
И, наконец, туалеты. Есть мнение, что они там делают вовсе не то, что мы. Там пахнет лавандой и ландышем, унитазы сияют, как лебеди, и все сушилки почему-то работают. А у нас, даже если специальная женщина с ведром будет 24 часа в сутки яростно шуршать меж писуаров, уже за двадцать метров от заведения ни у кого не останется сомнений в его функциональном предназначении. Люди добрые, объясните же мне, почему?
Когда я начинаю лезть с этими дурацкими вопросами, патриотически настроенные соотечественники брезгливо отворачиваются от меня.
– Фу! – говорят они, и суровые желваки начинают бродить по их скулам. – Сортир на то и сортир, чтобы пахнуть. Грязь на то и грязь, чтобы липнуть. Подлинная трава обязана мяться под башмаками. А ты, мы чуем, родину не любишь.
Ведь там все неправда. Траву искусственно орошают. Не ждут дождика, а нагло идут против природы, внедряясь в ее естество. Асфальт там моют мылом, не давая истинным сокам земли пропитать его своим живительным потом. А о туалетах и вовсе говорить стыдно. Срамное то место, отхожее, и превращать его в парфюмерную лавку грех... Хотя нет. Так никто не говорит. Во всяком случае вслух. Но тогда мне тем более не понятно, почему все так?
Чиновники любят сетовать, что во всем виноваты мешающие им жить люди. Помню, на новом Сегежском вокзале вокзальная начальница так и объяснила: не готовы, мол, сегежане еще к нормальному туалету, раковины воруют, краны отвинчивают, бьют, гады, зеркала. А потому она приняла решение туалет этот закрыть, но зато сохранить. Видимо, для потомков. Для тех, кто придет после нас... Или, скажем, уберут отцы-командиры мусорные баки от дома по причине строгого следования букве закона и новых не поставят. А потом разведут руками и молвят: вот ведь, люди-то мусор прямо на землю кидают. Бескультурщина! Дикари! Варвары!
Однако ж у Зощенко есть рассказ про поэта, который в лихие двадцатые зашел в Германии в общественную уборную. Нанюхался там ландышей, сложил стихотворение, а выйти не смог. И долго бился о дверь туловищем, пока ему не подсказали, что надо сначала спустить за собой воду. Дескать, не от рождения народ у них такой чистоплотный. Для воспитания чистоплотности годы дрессировки надобны, выработка рефлексов и искреннее желание дрессировщиков. Вся просвещенная Европа еще лет 200-300 назад воняла, как наш Московский вокзал сегодня. Даже хуже. И ничего, облагородилась же. Было бы желание.
Но вот почему у них трава на газонах не стаптывается, я все равно не понимаю. Да и с обувью непонятки сплошные. Ведь если нашу улицу с шампунем помыть, к нам, помимо грязи, еще весь этот шампунь прилипнет и отойдет потом вместе с подошвою... И чего только Путин наших шпионок орденами наградил, если они этой тайны так и не выведали? И зачем они там тогда юбки просиживали? Зря, можно сказать, жизнями во вражьем тылу рисковали.
