В Стокгольме все разговаривают по-русски. По крайней мере, в православное Рождество. Несметное количество автобусов, груженных нашими телами, ежевечерне стартуют из Питера и мчатся в Хельсинки. Там все ходят одними и теми же тропами, тусуются в одних магазинах, а затем рассаживаются по паромам и дуют в Швецию. Здесь этот десант высаживается и начинает нарезать круги вокруг королевского дворца. Шведов практически нет. К любому прохожему можно обратиться на великом-могучем, и тот откликнется на том же самом. За три дня поездки я в этих Европах успел встретить двух универовских знакомых, одноклассницу с Ключаги и пару сокурсниц-театроведок. Одноклассница подсела ко мне в шведской кафешке (она возвращалась из Осло), а на сокурсниц я наткнулся в малюсеньком финском городке Порвоо (они поспешали из Копенгагена). Впрочем, речь не об этом.
Речь о простых-препростых вопросах, которые и так в общем-то живут в голове, но временно задремывают. А подобные поездки их будят. Видимо, как декабристы – Герцена. В общем, остановились мы в каком-то кукольном городке Порвоо. Говорят, второй по древности в Финляндии после Турку. Церквушка небольшая, деревянные домики и малюсенькая комнатка с конфетками, громко обзываемая в справочниках шоколадной фабрикой. Около сорока тысяч населения. Туристы расспрашивают гидов про историю, про сувениры, про перекусить и отовариться. Гиды рассказывают об Александре Первом, о смеси шведского и финского языков, а я стою и думаю: откуда у них, гадов, деньги? Домики чистенькие, водопровод работает, канализация фурычет, школа имеется, учителя зарплату получают. С каких барышей? Может, спрашиваю, у них тут лесопилка имеется? Нет. Может, каменный карьер? Тоже нет. Может, старуху-процентщицу убили, клад нашли или совесть потеряли? Опять нет. Тогда на какие шиши они живут? Вот приезжаю я в примерно такой же по величине город Беломорск. Там речка красивая, море плещется, а вокруг руины и во дворах нечистоты. Прибегаю к какому-то чудаку, главному по нечистотам. Спрашиваю: почему? А он так грустно смотрит на меня и говорит: «Вы же сами все понимаете». А я не понимаю.
– Сколько стоит построить людям уличный туалет?
– Ну не знаю. Но дорого.
– Сто тысяч, пятьсот, миллион? Сколько?
– Ну, тысяч пять. А может, восемь. Но у нас же не один такой дом.
– А сколько?
– Ну не знаю. Но много.
Приезжаешь в Сортавалу, а там то на улицах темно, то в домах холодно, а то отделение переливания крови закрыли. Потому что хижина старая. Ей уже лет сто. В Порвоо домам по шестьсот лет, и ничего – стоят. Как так-то? Почему? Один чудак в прошлом году не выдержал и предложил сортавальцам провести референдум о пересмотре результатов Северной войны. Типа, может, лучше жить так, как в Порвоо? Ну если своя страна не может дать нам свет и тепло, не ремонтирует дома и не любит нас, может, постучаться к тем, кто все это делает? Ну, может, родине тяжело справляться с таким большим хозяйством? Может, уйти и всем только легче станет? Распихал, в общем, листовки по почтовым ящикам. Так его вычислили, арестовали и судили за экстремизм. Приговорили к 100 тысячам штрафа. Гуманно. Ведь могли бы и на кол.
А где-то под Питкярантой люди 25 лет живут без питьевой воды. Бегу к местному главе. Может, говорю, вы к ним туда водовозку пустите? Восемь километров всего. Раза три в неделю. Пусть люди попьют. А он смотрит грустными глазами и говорит:
– Вы же все понимаете. Бензин, амортизация, зарплата водителя. У нас нет таких денег.
– Господи! А сколько это стоит?
– Ну не знаю. Но дорого. Тысячи две в месяц. А за год представляете?!
Представляю. Двадцать четыре. Где ж такие средства достать? Но в Порвоо-то они почему есть? Откуда? Не понимаю. И в маленьком американском Форт-Брагге есть, и в какой-нибудь австрийской глуши, и в Швейцарских Альпах, и в исландском поселке. Почему? Должен же быть на это какой-то ответ. Ау, Русь! Ну ответь ты уже наконец! Но молчит Русь. Не дает ответа…
Впрочем, ладно. Зато на улицах начали убирать снег. Красивенькими желтенькими тракторами. Большими и маленькими. Прямо как в Швеции. А я не верил.
