Давным-давно, кажется, в Древнем мире, жили-были древние люди, и справляли они древние обычаи. Прыгали у костров, кричали на небо, разговаривали с деревьями и мылись, только когда тонули. Ну что с них взять – древность есть древность. Так вот, правил ими Царь Леса. Он же жрец. Он же молодец. Он же красавчик. Вечно молодой, сильный и эффектный. «Как же удавалось этому доисторическому созданию оставаться вечно молодым?» – спросит меня пытливый читатель. Очень просто. Как только седина, морщинки и прочие следы немощи настигали Царя Леса, так тут же его убивал более сильный самец и занимал его место. А племени объясняли, что в это новое, симпатичное тело переселилась душа предыдущего начальника. Ведь царь не может быть старым и больным. Он может быть только молодым, сильным и эффектным. И так будет вечно.
Это был вольный пересказ первой главы двенадцатитомного исследования английского ученого Джеймса Фрезера «Золотая ветвь», изданного в 1890 году. Не буду пересказывать содержание всех двенадцати томов этого фундаментального произведения – мне столько текста в жизни не прочитать. Но попробую объяснить, с чего вдруг я, собственно, вспомнил про дикие древние времена. Дело в том, что со временем нравы становились более мягкими. Цивилизация худо-бедно завоевывала свои права, и через несколько веков участь царей перестала быть столь печальной. Их перестали убивать. Но поскольку потребность в сильном вожаке оставалась, то древнее человечество придумало новую фишку. Старому вождю как бы давали немного передохнуть, а его место ненадолго занимала «игрушка». Через пару лет настоящий царь возвращался посвежевший и обновленный, а суррогатный уходил обратно на сеновал. Вот такую фишку, согласно изысканиям Фрезера, придумало древнее малоразвитое общество.
Так и вижу эту картину. Древность, лес, племя. Под деревом сидит вождь. Он грустит. Под глазами его появились неприятные мешочки, и сразу четыре седых волоса вылезли из его головы. Волосы он, конечно, вырвал. И себе, и сотне прохожих, подвернувшихся под руку. Причем прохожим – вместе с головами. Но не помогло. Народ племени начинал как-то нехорошо тыкать в него вилками. Наиболее мускулистые при этом плотоядно облизывались и разводили костер. И тогда вождь встает со своего большого пня, выбирает из толпы самого маленького забавника, приставляет к нему пять амбалов с кинжалами и сажает на свое место недалеко от костра.
– Посиди, – говорит, – тут. Вот тебе народ, вот амбалы, делай что хочешь, а я пойду погуляю.
И начинает гулять. Катается на голубой антилопе в Читу, летает на орле, купается в водопаде, накачивает лицо целебной мочой молодого поросенка – в общем, балдеет по полной, временами поглядывая, чтобы преемник не вставал с пня и не делал лишних движений. За время его гуляний племя успевает соскучиться, и тут он возвращается весь в белом, пахнущий фиалками и кулебякой.
Что тут скажешь? Интересные были времена в древности. Даже жалко, что века цивилизации далеко увели нас от этой благодати. Придуманы дурацкие Выборы, Сенаты, Думы, шум, гам и прочие беспокойства. Царей меняют как одежду, относятся к ним как к равным, позабыли почтение и страх. То ли дело раньше. Лес, пень, костер и величаво прыгающий меж ними Царь Леса. Он же жрец, он же молодец, он же красавчик. С ботоксом за щеками и харизмой во взоре. Счастливые были времена. Жалко, что ушли.
