В Кондопоге опять неспокойно – не так, конечно, как год назад, когда впервые всерьез заговорили о банкротстве Кондопожского ЦБК, но все же. Разговоры на тему «Что же с нами будет?» возобновились из-за желания кредиторов ОАО «Кондопога» начать следующую процедуру банкротства комбината, а именно: фактически приступить к распродаже.
Нынешний генеральный директор ОАО «Кондопога» не взялся рассуждать о проблеме моногородов, сказав лишь, что с этим непростым наследием Советского Союза должно разбираться государство, но он некомпетентен обсуждать политику федерального правительства в отношении моногородов.
Мы поговорили с нынешним генеральным директором ОАО «Кондопога» Дмитрием Туркевичем о том, каким он видит будущее градообразующего предприятия и есть ли у комбината это будущее, а также о хозяевах и партнерах, воинственных действиях и бизнесе, который никогда не спасет Кондопогу.
– Дмитрий Валерьевич, расскажите, в чем ваш план? Как вы намерены спасать комбинат и, соответственно, город?
– Безумно мне не нравится слово «спасать»… Давайте начнем с комбината. На сегодняшний день мы утверждаем, что комбинат уже вышел из того операционного кризиса, в который он попал, – за восемь месяцев нам удалось запустить производство на полную мощность. Более того, нам удалось таким образом решить самую главную проблему предприятия – сократить его текущие операционные убытки, благодаря чему сегодня комбинат способен работать стабильно.
– Как долго?
– Я уже приводил мнение экспертов о том, что мировому рынку газетной бумаги по разным оценкам осталось от 5 до 15 лет. Я считаю ОАО «Кондопога» предприятием с абсолютно нормальной производственной базой, с высококвалифицированными специалистами, и это комбинат, который способен стабильно проработать на рынке газетной бумаги, как минимум, пять лет. Конечно, если не случится каких-то серьезных потрясений.
– А дальше?
– Мы, бесспорно, планируем перепрофилирование предприятия, поскольку уверены, что мы здесь всерьез и надолго. Другое дело, что с этим мы не спешим – у нас есть, как минимум, еще полгода-год на вопросы анализа и проектирования нового предприятия. Здесь, безусловно, должно быть крупное лесопильное производство (порядка 800 тысяч кубов в год) и, скорее всего, целлюлозный завод, который будет производить 300-500 тысяч тонн сульфатной целлюлозы в год. Но, подчеркиваю, это решение пока не принято.
– Почему именно целлюлоза, если газетной бумаги не будет?
– Другая-то бумага будет. А целлюлоза сама по себе – рыночный продукт, который способен хорошо продаваться. Почему пока речь идет только о целлюлозе? Дело в том, что 60% лесосырьевой базы Карелии – это сосна. В больших объемах из сосны можно производить (по-хорошему) только сульфатную целлюлозу. Потом мы планируем подвести к целлюлозному производству и производство конечной продукции, то есть бумаги, но это вопрос не ближайших пяти, а, наверное, семи-восьми лет. В общем, резюмируя свой ответ на ваш первый вопрос, скажу, что спасать предприятие уже не надо. Его нельзя давать обижать и нужно качественно и грамотно им руководить.
– А как же миллиардные долги?
– Это единственная существующая проблема – предприятие за предыдущие годы постоянно генерировало убытки и покрывало эти убытки за счет кредитов, а новые кредиты брались для того, чтобы опять же покрывать убытки и платить проценты по старым кредитам. То есть на предприятии работала конструкция, которая имела многие признаки финансовой пирамиды, и в результате – 14 миллиардов долгов. Комбинат в принципе не способен столько отдать. Мы не готовы разруливать ситуацию создания финансовой пирамиды и платить долги по номиналу – реальная рыночная стоимость долгов ОАО «Кондопога» существенно меньше, чем их номинал. И именно этот вопрос нужно решить с кредиторами. Если не будет никаких воинственных действий и серьезных потрясений, то комбинат способен работать стабильно.
– Раз уж вы сами заговорили о воинственных действиях – прошедшее 18 ноября первое собрание кредиторов из их числа?
– Мы не считаем это воинственными действиями в полном смысле этого слова. Скорее всего, это несогласованные действия менеджеров среднего звена ряда кредиторов, которые привели к заведомо незаконному созыву собрания. Но все же, да, есть некая попытка расшатать общественное мнение, и мы даже обратились по этому поводу в прокуратуру. Однако рассматривать это собрание как объявление войны нам – нельзя.
– В Кондопоге так исторически сложилось, что директор комбината – хозяин города. Согласны ли
вы с этим?
– Я категорически с этим не согласен. Считаю себя хозяином только своего личного имущества и отчасти своей собственной судьбы. Возможно, кому-то хочется позиционировать директора комбината как какого-то местного барина, но это не соответствует моей позиции. Это не означает, что я не чувствую никакой ответственности перед городом. Напротив, я прекрасно понимаю, что пока комбинат работает, мы платим сотрудникам комбината около миллиарда рублей зарплаты в год, и эти деньги остаются здесь, мы ежегодно платим больше 150 миллионов налогов в местный бюджет, зимой мы отапливаем город. Без работающего комбината городу будет крайне тяжело, и эту ответственность перед жителями города я жестко чувствую. Но я ни в коем случае не хозяин – я партнер. И хотел бы, чтобы город и комбинат воспринимали друг друга как партнеры, которым друг без друга не жить – это правда.
– Если собрание кредиторов все-таки обратится в Арбитражный суд и будет введена процедура конкурсного управления – что это означает для акционеров, среди которых работники комбината и правительство республики? Они действительно потеряют все?
– В ОАО «Кондопога» уже идет первый этап процедуры банкротства – внешнее наблюдение. В этой конструкции акционеры остаются при управлении предприятием. Дальше, в том числе по инициативе собрания кредиторов, может быть введена следующая процедура банкротства – конкурсное управление, при которой акционеры действительно теряют все. Это правда. Хотя надо признать, что акции ОАО «Кондопога» сейчас не стоят практически ничего, поэтому можно сказать, что акционеры уже потеряли все. Но помимо этого, когда вступает в силу конкурсное управление, генеральный директор на предприятии перестает существовать как таковой и деятельностью открытого акционерного общества будет руководить арбитражный управляющий, который, по сути, будет распродавать предприятие.
– Вот этого вы как раз и не хотите допустить?
– Однозначно. Еще раз подчеркиваю, я отдаю себе отчет в том, что неработающее предприятие – это очень большие и серьезные проблемы для города. Мы делаем все для того, чтобы предприятие продолжало работать.
– Правильно ли я понимаю, что до февраля, то есть до назначенной даты заседания суда, конкурсное управление не будет введено?
– Давайте так. Когда мне задают вопрос: «Что произойдет в будущем?» – я всегда отвечаю, что я не вещая Кассандра, чтобы предсказывать будущее. Я могу доложить о том, что уже сделано и рассказать о наших планах. В планах все именно так, как вы понимаете. Я не вижу никаких оснований для того, чтобы кто-то начал в отношении нас серьезные воинственные действия. Но за всех отвечать не могу.
– А что будет с социальными объектами ОАО «Кондопога», которые составляют львиную долю социальной сферы города, сказать можете? Их ведь продают с аукциона?
– Объявленные торги, как и ожидалось, не состоялись, заявок нет. Более того, скажу, что мы выставим все эти объекты еще раз на торги с дисконтом 10% и могу вас заверить, что они также не состоятся. Дело в том, что выставление этих объектов на торги – всего лишь необходимая юридическая процедура для того, чтобы в дальнейшем передать их на баланс республики, района или города.
– Но и республика вроде как не готова взять на баланс все социальное наследие Кондопожского ЦБК…
– После соблюдения всех юридических формальностей все объекты, выставляемые сейчас на аукцион, должны взять республика и муниципальные власти, у нас есть об этом договоренность. Должен сказать, что в будущем мы будем избавляться не только от социальных объектов, но и от всех непрофильных бизнесов. Современный менеджмент таков: нам нужно научиться делать что-то одно – мы на сегодняшний день умеем и можем производить бумагу и ее продавать, поэтому мы должны сосредоточиться на этом. Весь остальной непрофильный бизнес нужно отдать в руки профессиональных менеджеров в их сфере.
– Но вы сами говорите, что до окончания производства бумаги осталось лет пять. Стоит ли так концентрироваться на производстве газетной бумаги?
– Я сказал, минимум пять лет. Можно посчитать – ежегодно потребление газетной бумаги в мире сокращается на 3-5 процентов. Если оно, условно говоря, сократится процентов на 40, и при этом 40 предприятий в мире закроются, то цена на газетную бумагу останется той же, и мы сможем и дальше ее производить. У нас, по сравнению с европейскими предприятиями, есть целый ряд преимуществ – это, например, энергетика и более дешевая рабочая сила. Поэтому высока вероятность, что мы и дальше будем производить газетную бумагу, возможно, перепрофилировав ряд бумагоделательных машин на другой вид бумаги – либо бумагу повышенной белизны, либо типографскую бумагу №2, либо пухлую бумагу. Мы рассматриваем варианты.
– Возвращаясь к дворцам. Есть ли в России бизнес, которому могут вдруг стать интересны социальные объекты Кондопоги?
– Думаю, нет. На мой непрофессиональный в этом смысле взгляд, российские бизнес-структуры не заинтересуются ни Дворцом культуры, ни Ледовым дворцом. Дай Бог, если я ошибаюсь. Если сюда придет бизнес, который станет развивать Дворец спорта или Дворец культуры, я буду только за и обещаю полное содействие и партнерство.
Российские эксперты убеждены, что реанимировать моногорода не получится. Инвесторы туда придут в последнюю очередь, а у государства на это просто нет денег. Поэтому и заговорили о переселении из моногородов в регионы, где можно найти работу. И даже готовы за это платить – 200 тысяч рублей на человека и 300 тысяч на семью, если переедете в среднюю Россию, а если поедете на Дальний Восток, то по 400 и 800 тысяч рублей соответственно. Впрочем, в успех этой программы эксперты тоже не верят. Вот, например, что говорит карельский политолог Глеб Яровой:
– На федеральном уровне, кажется, только совсем недавно всерьез озаботились проблемой моногородов. Во всяком случае, предложение платить переселенцам из моногородов – это уже показатель «озабоченности». Скорее всего, только такими средствами проблему не решить. К примеру, в Европе (в нынешнем Евросоюзе, который раньше назывался Европейское объединение угля и стали) проблемами моногородов и монорегионов начали заниматься еще в середине 1950-х годов. То есть как раз тогда, когда у нас в стране подобные моногорода (градообразующие предприятия) строились. Там тоже финансировались много лет программы переселения. Но наряду с этим действовали и программы конверсии, перепрофилирования предприятий, городов, регионов, переобучения работников закрывающихся предприятий, обучения азам предпринимательства и так далее. Сами предприятия, если не могли быть перепрофилированы, не закрывались просто так. На месте многих из них создавались, к примеру, парки развлечений, музеи, лофт-проекты. Конечно, не повсеместно, но это были целевые многолетние программы. У нас в стране я пока такого стремления не вижу. Региональное руководство, даже несмотря на отсутствие экономических ресурсов, просто обязано думать о социальной составляющей процесса там, где это можно. В случае с Кондопогой – думать о сохранении социальной инфраструктуры города. А также – лоббировать, лоббировать и еще раз лоббировать в Москве интересы региона и конкретных городов. Работать с инвесторами, работать упорно, работать каждый день. Возможно, это и делается, но в таком случае делается это крайне непублично. А достоянием публики становятся исключительно аудио- и видеозаписи, на которых министр экономического развития республики говорит о невозможности привлечения инвестиций или о том, что ничего нельзя сделать, ибо предприятие частное. Если есть достижения на этом фронте – надо о них говорить. Вероятно, к таким достижениям можно было бы отнести и привлечение на Кондопожский комбинат нынешних владельцев. Насколько этот «проект» оказался успешным – покажет недалекое будущее.
