Общество Кто не спрятался, я не виноват

Александр Фукс
№18 (936) 30.04.2014

На днях подошла ко мне одна женщина и говорит:

– Читала вашу последнюю публикацию, полностью согласна. Но я читала и комментарии. Боюсь за вас. Может, лучше переждать?

Умная, хорошая женщина. У нее есть свой взгляд, свое мнение, она не экстремистка, не террористка и не радикалка, но она боится. Боится, что пришло время, когда свое мнение, если оно не совпадает с мнением большинства, лучше держать при себе. И таких добрых, хороших людей все больше и больше. Они инстинктивно почувствовали, что пришла пора по старой советской традиции уходить на кухни и прятаться там между шумом кипящего чайника и шкварчанием сковородки. Это время подкралось тихонечко и незаметно. Как-то – раз – и вернулось.

Интересно. В тот же день мне дали почитать чей-то восторженный текст про то, как хорошо мы живем. Мол, мы и не заметили, какое чудо произошло с нами. Еще вчера над нашей армией смеялись, а сегодня ее все боятся. Еще недавно мы мечтали попасть в «Большую восьмерку» и нас пускали туда на приставной стульчик, а сегодня мы смеемся над тем, что нас хотят оттуда исключить. Дескать, мы-то и без них проживем, а они без нас помрут с голоду. Еще несколько лет назад наш президент вынужден был звонить другим президентам и советоваться с ними, а теперь они звонят ему и он решает, отвечать им или нет. И все это чудо произошло незаметно, тихонечко, мы вновь – великая держава, и весь мир дрожит перед нами… Не буду спорить по поводу истинности этих прекрасных измышлений. Ну кажется человеку, что мы сильны и богаты – почему бы нет? Мне сейчас интересна прямая зависимость, которая существует между ощущением собственного величия и страхом.

Советские люди гордились мощью и величием своей страны. И одновременно с этим они боялись высказывать свое мнение. Они боялись тюрем и психушек, боялись быть отчисленными из вузов и уволенными с работы. Вся смелость их концентрировалась на кухнях и их даже, кажется, называли «кухонными диссидентами». «Тебя посадят», – весело говорил мне одноклассник Кирийчук, когда после урока я рассказал ему какой-то политический анекдот. «Тебя посадят» – эта формула прочно засела в наших головах. Она въелась в нас на генетическом уровне. За анекдот могут посадить. За мнение могут покарать. За размышление могут уволить. Инакомыслящие льют воду на мельницу мировой буржуазии. Кто не с нами, тот против нас. Мы – самая прекрасная в мире страна. У нас самый прекрасный в мире вождь. Мы окружены врагами. Как причудливо перемешано это в наших головах.

– Наверное, эти два предложения стоит выкинуть, – говорит мне мой внутренний цензор, оценивая один из последних текстов.

– Но почему?

– Их могут расценить как экстремистские. Ты же в них делишь людей на плохих и хороших.

– Но это же литературный прием. Я же как раз показываю абсурдность такой позиции.

– Пойми, если будет заказ, в суде никто не станет вникать в литературные приемы.

Еще недавно такой диалог казался невозможным. И вот он опять возможен. Закрываются интернет-сайты. Невинный опрос населения трактуется как пропаганда фашизма. Сомневающихся в правоте власти называют «пятой колонной», врагами народа и русофобами. Помните, в свое время похожих ярлыков было достаточно для пыток и расстрелов. И ведь тогда это тоже пришло незаметно. Революция, освобождение от гнета, раскрепощение – в 20-х годах прошлого века это казалось новой счастливой и прекрасной нормой. Но прошло всего десять лет, и тот же самый народ принял за норму концлагеря и казни. Единомыслие, единоверие, единогласие, а любое отклонение от единства наказывалось каторгой или смертью. И это все незаметно, за какие-то десять – двенадцать лет. Но зато одновременно с этим в людей просочилась вера в силу и величие нашей Родины. Ощущение мнимого богатства и величия было растворено в ощущении вечной осторожности и животного страха. В нашей стране одно без другого не существует. В других странах благополучие как-то уживается со свободой. В нашей – нет. Не уживается и не уживалось.

Быть может, как раз потому, что наше благополучие всегда было мнимым и без страха мы могли в него не поверить?