Я тут быстренько сгонял в Питер на «Врага народа». Это спектакль такой по Ибсену. Мало ли, если кто не знает, Ибсен – это великий норвежский драматург, заложивший вместе с нашим Чеховым основы новой драмы. Конец 19 века, если что. А Додин поставил это дело три года назад. Потому что до зубной боли актуально.
Содержание в двух словах таково. Главный санитарный врач одного норвежского курорта (у них там в Норвегии в 19 веке с нефтью и семгой было не очень, но зато вот открыли водный курорт) обнаружил, что минеральная вода, которой они лечат людей, на самом деле дрянь, а не вода. Заражена кучей микробов, гнилая, вредная, тифозная – в общем, не надо ей никого лечить. А надо переложить водопровод, переделать очистные сооружения и наладить водозабор. Казалось бы, все правильно. Но тут перед ним возникает его родной брат – мэр, который против. Потому что курорт приносит основной доход городу, дает рабочие места и привлекает туристов. А если обнародовать информацию о заразе, то туристы ездить перестанут, денег в казне не станет, налоги придется увеличить, горожане будут страдать от бедности, а чинить водопровод все равно будет не на что. И что в данной ситуации есть добро, а что зло?
Господа актеры при этом разговаривают напрямую с залом. Тот, который доктор, клеймит всех подряд, включая брата, тестя, народ и общественное мнение. Он хочет сказать людям правду. Хочет, чтобы они не травились почем зря. А его за это нарекают врагом народа. В смысле, пятой колонной, националпредателем и норвегофобом. Его увольняют, дочь увольняют, жену увольняют, горожане бьют стекла в его доме, двое его маленьких сыновей обречены на голод и прозябание. И все ради чего? Ради того, чтобы какие-то посторонние, незнакомые ему типы не отравились? Или, того пуще, ради какой-то свободы. Ему, видите ли, неприятно, что мэр и несколько лучших представителей от народа указывают ему, что он имеет право говорить, а что не имеет. И ради этой амбиции, ради, так сказать, своих понтов он хочет разорить родной город и родную семью. Ну, не дебил ли?
При этом Ибсен почему-то на его стороне. И Додин на его стороне. И зрители вроде как тоже на его стороне. Он стоит перед полным залом и сообщает, что главная зараза находится не в водопроводе, а знаете, в чем? В сплоченном большинстве. В народных массах, в общественном мнении, в правилах, которые большинство навязывает меньшинству. «Ведь умные люди не могут составлять большинство, – говорит он залу. – Большинство людей глупы. Умными являются единицы. Почему же человек должен подчиняться большинству?» Он говорит это толпе, он говорит, что толпа – дура, и толпа аплодирует ему. И это приятно. «Вау, – думаешь ты, – как много у нас все-таки умных людей». Но при этом ты понимаешь, что если завтра этот спектакль признают пасквилем на нашу Родину, а Додина назовут врагом народа, те же самые люди согласятся и с этим решением.
Интересно же. Мы все выросли на литературе про хороших людей. Хорошими в книгах всегда являлись очень такие принципиальные люди. Которые ради идеи шли на костер, которые не поступались убеждениями, которые не были конформистами и карьеристами. Мы же практически все недолюбливали Фамусова с Молчалиным и симпатизировали Чацкому. Нам нравился Печорин, плюющий на все это фальшивое общество с его пошлыми правилами. Мы любили Д'Артаньяна за то, что он не принял предложения кардинала. И в фильмах мы больше всего ценим героических одиночек, которые одни противостоят всему миру. Но вот мы закрываем книгу, выходим из кинотеатра, возвращаемся в строй и идем служить. Вступаем в нужную партию, голосуем, за кого велено, киваем в такт и клеймим, если прикажут, хором. И ведь что самое замечательное – внутренний дискомфорт возникает при этом лишь у немногих. Лишь единицы чувствуют, что, маршируя в строю, они изменяют себе. А у остальных все как-то проходит естественно и органично. Никаких внутренних противоречий. Нравится нам одно, а живем мы иначе. Казалось бы, вот же она, трагедия. Но нет. Все пучком.
А еще ибсеновский доктор сообщил, что по-настоящему сильным может быть только абсолютно одинокий человек. Он несколько раз это повторил. Абсолютно одинокий. Абсолютно.
